Я уже большая, не свалюсь с диванчика. Правда, папа?
А с каким интересом она наблюдала за всеми манипуляциями, которые производили с мальчиком, и это ведь она задолго до появления братика потребовала дать имя новому члену семьи. Семейный совет заседал не долго, и решил, что имя мальчику должна дать мама.
Поглядывая на Гришу Уля помолчала, потом обняла Тоню и сказала:
– Мама, я хочу назвать мальчика Николаем … Коленькой …
Верочка удивленно посмотрела на слезинки на глазах бабушки.
– Коля, Коленька … Моего братика зовут Коля!
И с удовольствием смотрела за спящим братом, сопящим в новой кроватке – недалеко от ее обжитой кроватки. Без Верочки не обходились купание и кормление братика, и было видно, что ей ужасно хочется сделать что-нибудь самой. Она радовалась, когда ей разрешили расстилать пеленки, и она разговаривала с укутанным братом, рассказывая ему всякую всячину, поглаживая живой «сверток».
Верочка уже посещала детский садик – «я там работаю», и приходя с «работы» сразу мыла руки и шла общаться с братом.
«А почему он никак не научится плавать? А кушать сам он будет скоро?»
Вопросов у Верочки возникало много, и оказалось, что она увлеченно рассказывает о своем братике своим друзьям в садике.
А Коля спал, кушал и рос, и рос довольно быстро …
Верочка же обживала детскую – она перетащила туда остатки игрушек, ревниво отбирая «малышовые» для братика.
Братик ее очень интересовал, и она всегда старалась быть около него, когда его пеленали, кормили, делали с ним зарядку.
Ей очень хотелось взять братика на руки, но ей давали его подержать только тогда, когда она сидела на родительской кровати …
СКОЛЬКО ЖЕ ТЕБЕ ЛЕТ, ТОЛЯ?
Тоня раскинула руки.
Обессиленная и наполненная, потная и радостная, ощущающая каждую свою клеточку и так же чувствующая его рядом.
Они одновременно протянули руки друг к другу и повернулись навстречу друг другу, ощущая прикосновение другого как чудесную ласку.
– Милый мой …
– Любимая моя …
– Объясни мне …
– Что объяснить?…
– Сколько лет мы вместе, а все так … радостно … прекрасно … изумительно …
– Наверное, я просто тебя люблю …
– Я тоже люблю тебя … ты такой … такой … ну, такой …
– Ты тоже такая – изумительная и единственная женщина на свете. Я не могу представить себе, что я ласкаю какую-то другую женщину – таких, как ты, на свете нет …
– Как ты это делаешь – твои руки, они … они удивительны … Ты можешь просто погладить меня по спине так, что я … я таю, я уже готова …
– Иногда мне бывает так трудно сдержаться, прикасаясь к тебе … Ты даже представить себе не можешь, насколько это бывает трудно …
– Я такая … сексуальная?
– Нет, ты такая любимая …
– Толя, сколько тебе лет? И сколько лет мне?
– Милая моя, не все ли равно? Мне представляется, что мы с тобой не стареем … как это ни странно, но это очень похоже на правду …
– И сколько же мы будем жить? Вечно?
– Вот это вряд ли … Но долго …
Охваченная его руками и устроившись на его плече она задремала, хотя ее руки еще продолжали гладить и ласкать его тело.
Утомленное сознание, полное эйфории от недавнего слияния родственных душ и их телесных оболочек, не упускало в уголке и другое не столь отдаленное …
Не раз Свиридов возвращался домой среди ночи или под утро и тихонько ложился с краю или вообще на диване, но Тоня чувствовала его.
Бесконечно усталый, ледяной даже после горячего душа, сжатые губы не выпускали рвущееся наружу недавнее …
Тоня чувствовала, что сейчас она нужнее ему в качестве матери, а не любовницы, и нежно гладила его покрывающееся липким холодным потом тело …
Иногда, чувствуя, что усилий ее рук недостаточно, она сбрасывала батистовую ночнушку и заползала к нему под пижаму, согревая его своим телом …
Она никогда не расспрашивала его о ночных похождениях, чувствуя и зная всю тяжесть произошедшего – иногда она читала или видела по телевизору необъяснимое, и понимала нерассказанное …
У нее в туалетном столике всегда была бутылка кагора и красного мартини, раствор глюкозы и заряженные шприцы …
Когда она консультировалась с Умаровым о здоровье Свиридова, тот сурово отчитывал ее – она по давней привычке называла его «товарищ полковник», а он величал ее «Верой Николаевной».
После этого и появились средства в ее туалетном столике.
Примерно тогда же на скромном трюмо появились три Гришиных рисунка: улыбающаяся молодая девушка в панаме с карандашной подписью «Анфиса Егоровна Карпухина», такой же молодой военный в фуражке и без знаков различия с подписью «Николай Тимофеевич Гнездилов» и они оба, крепко обнявшаяся пара счастливых молодых с подписью «семья Гнездиловых – молодожены».
То, что в укромном ящичке трюмо лежала снаряженная с досланным патроном небольшая восьмизарядная «Беретта» – знали свои, но никто ее не видел …
А за створкой трюмо висела простенька гитара, на которой здесь, в спальне, ей одной часто играл Свиридов …
НА КРЫШЕ
Свиридов вернулся домой очень поздно – спали Верочка и Коленька, легла Уля, поджидая Гришу, и Тоня, лежа в постели, читала, ожидая Свиридова.
– Добрый вечер, милый! Есть хочешь?
– Нет, Тонечка. – целуя жену ответил Свиридов. – Собирайся, я тебя украду – ненадолго.
Зайдя к молодым Свиридов предупредил, что он на некоторое время исчезает вместе с Тоней, и поцеловав Улю, исчез.
Очутились они в холле дома отдыха на черноморском побережье, несколько напугав дежурную, но не настолько, чтобы она не могла разговаривать.
Бросив крохотную сумку с Тониными вещами в номере, они поднялись на крышу.
Красные фонари на краю крыши горели, посылая предупреждение летящим по воздуху – задние части фонарей были закрашены, и сама крыша тонула в темноте.
Свиридов, свободно ориентируясь в темноте, провел Тоню к краю крыши со стороны моря, и они сели на излюбленное место – большую бетонную балку.
Тоня прижалась к Свиридову, вздрагивая от свежего ветра.
Свиридов молчал, потом пересадил Тоню к себе на колени и укутал ее плащ-палаткой. Она уютно пристроилась у него на груди, вздыхая его такой знакомый и дорогой запах, и чувствуя как его руки согревают ее.
Через небольшой просвет в укрытии Тоня смотрела на море, шумящее где-то внизу, на далекий огонек теплохода вдали от берега, и слушала тишину.
Найдя его губы она поцеловала Свиридова.
– У тебя что-то случилось?
– Случилась жизнь и ты ее основа … Как жалко, что я не
