Сначала задумка была не такой: он думал побыть с тобой и свалить под подходящим предлогом. Но ты была так чертовски влюблена в созданный им образ, что он заколебался. Проклятье! Он сдавал позицию за позицией, увлекаясь собственной мистификацией, пока не начал верить, что ты любишь его.
Ему не чуждо человеческое, он тянулся к иллюзиям, искал взаимности, потому что был вечно одинок. Но ты не представляешь, какие жертвы мы приносим, чтобы сделать своё дело. Он наш, и это необратимо. Он много раз говорил тебе почти открыто, что он не Соломон. Он нечто большее. Неужели можно представить, что женолюбивый святоша, сидящий на троне крохотного государства, способен быть таким, как Рушер?! Ты сунулась в кипящую лаву и обожглась. Разве я не говорил тебе, женщина: беги, спасайся, уходи, пока есть время.
— Спасибо. Я поняла. — проговорила Маргарет, в течение всех этих речей испытывая муку и непереносимый стыд. Ей были отвратительны подробности страсти Рушера к ней. Она и раньше знала это. — Ты всё сказал? Могу я побыть одна?
— Нет. Не можешь. — ответил ангел. — Я не могу допустить, чтобы ты натворила какие-нибудь глупости. Я знаю вашу истеричную породу: ты можешь что-нибудь сделать с собой только для того, чтобы нанести последний удар Рушеру. Так что, сиди и терпи. Если чего надо — говори. Я прикажу доставить.
— А дальше что?
— А дальше не моё дело. Проигравших забирают в отстойник — это такое место, где они ждут конца Поединка, чтобы в итоге собрать всех и вынести решение. Мы тоже сначала думали, что делать с пленными. Сначала их держали на космическом корабле Аргентора.
— Так «Беовульф» корабль Аргентора?! Не Рушера?!
— Нет. — ангел посмотрел на неё с любопытством. — Его взяли со всем экипажем. Аргентора обкрутили, как ребёнка. Я же говорю тебе: Рушер гений. Ты понимаешь, как он нам нужен?
— Кому — вам?
— Ты можешь называть нас Синкретами, как и ранее.
— Тогда ты был другим. Как я могла узнать тебя, тупого Синкрета, большую белую химеру с красными гляделками, в виде ангела? Только из-за крыльев? Недаром ты их прятал.
— Соображаешь. — согласился ангел. — Да, тогда мы были очень тупыми. Ему ведь были нужны инструменты с небольшим интеллектом. Такими он нас и получил. Мы все были примитивны, и разум наш был очень ограничен.
Когда Рушер искал себе друзей во время сотворения Рушары, он, сам того не ведая, вызвал нас из той преисподней, в которую мы угодили. Нет, дорогая, я ненавижу Айрона не за то, что он уничтожил меня на Рушаре — это был лишь мелкий эпизод. Я ненавижу его за то, что он вверг всех нас в подпространство, когда мы прибыли в эту Вселенную. Мы не создания Рушера — о, нет! Мы были до него. Мы прибыли из другой Вселенной, но случилось то, чего мы никак не ожидали: что-то остановило нас на самом влёте. И мы не поняли — что. Только теперь, когда я увидел, что за образ вы себе избрали — Огненные Ифриты! — я догадался, кто был тот, из-за кого мы потеряли энергию. Мы бесконечно долго пробыли в лишённом измерений и материи пространстве, среди мёртвого мусора потухших душ, слушая вопли Пространственника, сошедшего с ума. Мы сами обезумели и стали демонами преисподней, подвала Вселенной, помойки Бытия. И чтобы не лишиться последних крох рассудка, мы закапсулировали память. Вот почему, когда Рушер нас извлёк из подпространства, мы были такими дебильными существами. Когда вы нас, можно сказать, победили, то вернули обратно — в подпространство. Там мы открыли свою память и стали ждать. Мы звали к Рушеру все эти десять лет, мы говорили к нему в те редкие часы, когда он погружался в сон. Мы рассказали, как можно снова обрести Живые Силы. И вот мы на свободе. Нам нужна эта энергия, и мы её получим.
— Как я не догадалась? — горько проронила Маргарет. — Как мы все не догадались. Вы же демоны. Вы и тогда были демонами — злыми вдохновителями Рушера.
— Знаешь, дорогая, — в небольшой задумчивости произнёс ангел. — Я не чужд некоторой справедливости, и зря оскорблять тебя не хочу. Я бы мог сыграть перед тобой роль тупого злодея, какими полны ваши плоские творческие измышления. Вы так привыкли к своим двумерным негодяям, так забили себе мозги своими примитивными фантазиями на тему добра и зла. Ты даже не осознаёшь, какое грандиозное действие разворачивается во Вселенной, каковы последствия. Ты всё твердишь, как тупая кукла: это нехорошо, это нехорошо. Если бы в вашем людском стаде не вспыхивали изредка искры сверхчеловеческого разума, вас бы всех стоило бы сбросить в подвалы Бытия. Но изредка и вас пробивает. Тебя ведь тоже пробивает, только ты не хочешь этого: это всё равно, что быть выкинутым без всякой защиты в космическую пустоту. Или в недра звезды. Ваша жалкая праведность не любит крайностей, вы мыслите крохотными масштабами. Вас занесло игрой судьбы в такие просторы, каких вам не измерить привычными категориями. Это шанс расширить ваш моральный горизонт. Ведь это уже случилось, вы уже попали в это. Скажи, Маргарет, тебе не приходило в голову, что ты будешь делать, вернувшись обратно в свой мир? Тебе не становится тошно при этой мысли? А все прочие ваши — они как ощущают?
— Да, я бы не хотела туда вернуться и жить прежней жизнью.
— Вот поэтому ты и попалась Рушеру — он точно угадал твоё желание. Именно так попалась Нэнси. Вы все попались на один и тот же крючок: вам тесно в вашей жизни. Так понимаешь, что должен испытывать он? Что его сжигало изнутри — его, Создателя Рушары, Владыку Сил! Каким он был в юности?
— Смешным и противным. — с угрюмым смешком ответила Маргарет. — У него был такой собачий характер, что от него все шарахались.
— Поэтому он и взял себе в друзья чудовищ. — понимающе кивнул ангел. — Дрянной характер — это всё, что вы замечали. Оно понятно. Вот в таких изгоях нередко скрывается редчайшее зерно таланта. Обратное неверно. Сам его чёртов характер позволил ему сохранить этот необыкновенный дар, который легко заглушается человеческим тернием.
— О чём ты, Синкрет? — изумилась Маргарет. — Ты мне сусальным золотом распиши Рушера и подай на алмазном блюде, я не полюблю его!
— Это не потому, что ты дура. — снисходительно заметил ангел. — А потому что он предельно одинок и всегда таким будет — чем дальше, тем хуже. Он претерпевает утерю последних иллюзий — это очень болезненный процесс. Вот почему я не убью тебя, женщина, хотя бы очень хотел таким образом избавиться от проблемы.
— О, да! Он что-то говорил о своей особенной миссии, об избранности, о каком-то таинственном зерне, о предназначении. Признаюсь, он очаровал меня в тот миг. Я даже поверила, что он — сверхчеловек. Это было по-соломоновски поэтично, но непонятно. Такое впечатление, что говорил он это не мне, а самому себе.
