Он вылез из каюты.
— Ты понял, что он имел в виду? — спросил Гиула.
— Да, — сказал я.
Девятнадцатое марта
Постепенно в нас затих внутренний бунт. Мы больше не протестируем, мы смирились с неизбежным. Во всяком случае, я смирился. В нас еще живы воспоминания, но этот мир стал не таким страшным. Монотонность начинает сковывать наш дух.
Я борюсь с этим. Чем больше я чувствую, как мой рассудок и мое сознание привыкает к жизни в этом металлическом гробу, тем больше я пытаюсь, равняться на Чи. В последние дни я занимался изучением истории мировых религий. Каким же долгим и мучительным был путь человечества из мрака его предыстории. Были столетия, в которые развитие казалось остановилось на месте, и были столетия, в которые люди под влиянием суеверия зверели почище самих зверей. Если взглянуть на историю Средневековья — начиная с сутенера и убийцы императора Константина, которого называют «Великим», потому что он возвысил христианство до государственной религии — до начала эпохи Просвещения, то невольно приходишь к убеждению, что большая часть человечества, по идее, должна сойти с ума. Во имя Христа мнимые заместители бога истребляли целые народы, уничтожили духовные богатства классической древности и воздвигли дамбу из огня и крови против всяческого прогресса. Каким тяжелым был путь людей из царства зверей, каким далеким и тернистым; обратный легче и значительно короче. Мы еще только полгода в этом мире, и мы должны провести здесь нашу жизнь, бесполезно, не имея возможностей для дальнейшего развития. Что будет через год — два, через десять лет? Мы должны приспособиться, приспособиться к тишине, к черному и белому, к Ничему. Нет, десять лет мы не продержимся, и пять тоже…
Двадцать третье марта
Я говорил об этом с Чи. Я сказал: «Чи, оставь сейчас на мгновение свой показной оптимизм. Сколько мы еще продержимся?»
— Я не знаю этого, Стюарт, — сказал он, — и я не хочу об этом думать. Я надеюсь, больше ничего.
— Ты об этом думал, поэтому ты надеешься. Ты надеешься на спасение, потому что ты точно знаешь, что мы больше долго не продержимся. Он уже начинает…
— Начинает что, Стюарт?
— Господи, боже мой, не спрашивай меня постоянно как доцент на экзамене! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, ты даже знаешь это лучше, чем я. Мы бездействуем, а бездействие это деградация. Я не хочу говорить о Дали Шитомире, он легче всех переносит наши условия жизни. Но посмотри на Гиулу. Он возле иллюминатора и пялится наружу. Понаблюдай за Соней. И ее самообладанию скоро тоже придет конец. Она молчалива, как этот проклятый мир, а когда она одна, она пялится в иллюминатор. И со мной происходит точно так же. Чи, что из нас будет?
Он очень долго смотрел на меня. Наконец он сказал: «Надеяться, пока у нас есть на это силы. Я скоро закончу свои расчеты — еще день или два, затем мы посовещаемся.
— Чтобы снова надеяться?
— Чтобы снова надеяться, надежда, которая будет ограничена по времени. Теперь оставь меня одного, Стюарт, я хочу довести до конца эту работу.
Я снова погрузился в свое чтение, но мне становилось все труднее сконцентрироваться. Гиула забрался в мою каюту.
— Я мешаю тебе, Стюарт?
Нет, напротив.
Он схватился за откидной столик и замолчал.
— Что у тебя на сердце, Гиула?
— Ничего. Я хочу домой или умереть.
— Ах, умереть, — сказал я. — У Чи снова идеи.
— Мне плевать на его идеи.
— Не очень-то ты вежлив.
— Что такое вежливость? Зачем мы на этом свете, Стюарт? Я не имею в виду нас пятерых, а людей вообще. Зачем нам мозг? Я смотрю в иллюминатор и вижу сплошные солнца. Без особых трудностей можно установить из чего они состоят — а дальше? Этому существу на Земле необходимо было стать человеком только для того, чтобы осознать свою ничтожность? Какой в этом всем смысл? Почему, Стюарт, почему?
— Это бессмысленно, спрашивать „зачем?“, Гиула. Мы здесь, мы живем и мы разумны. Возможно, человек однажды покорит звезды…
— Зачем?
— Прекрати спрашивать свое Зачем! Эта проклятая головоломка убьет в тебя рассудок.
— Я должен думать, я не могу по-другому. Каждый думает о чем-то. А что еще делать? К примеру, я часто задаюсь вопросом, что вообще является нашей целью. Это долбанное тиканье наших часов? Это расстояние между стартами двух квантов? Почему моя стрелка вращается? Это же стало совершенно бессмысленно в этом мире, потому что мы больше не имеем никакого отношения к окружающей среде. Вокруг нас постоянно одна и та же картина. Когда наступает утро или вечер? А это пространство, это бесконечное пространство! На Земле только догадываются о нем — но здесь… Где конец, где начало?
Несмотря на то, что вопросы мало трогали меня, я мог понять Гиулу. Эта монотонность, этот анахронизм, побуждало более или менее всех нас к странным размышлениям. В этом вечном раздумье таилась опасность — мы могли сойти от этого с ума. Мне пришла на ум книга, в которой я когда-то прочел о таком же вопросе «Зачем?» Я откопал ее в записях и засунул в наш транскапус.
— Возможно это даст тебе ответ, Гиула: «У неизмеримого не может быть Почему. Оно то, что есть, то что оно есть — вращающееся колесо извечного бытия, вещь, у которой нет меры, кроме самого себя…»
Он вздохнул.
— Это тоже не объяснение. Замкнутый круг — вижу, ты тоже не можешь мне помочь. Я обращусь к Чи.
— Я бы не делал этого, он не хочет, чтобы ему мешали. Не думай об этом, никто не сможет дать тебе ответ.
— Я хочу выяснить это. Я хочу знать, есть ли смысл в жизни — я имею в виду нашу жизнь.
— Если в ней есть смысл, тогда он заключается в том, чтобы вернуться домой.
— Значит это бесполезно, — сказал он и покинул меня.
Какие вопросы, какие мысли! Но как можно защититься от них?
Позднее…
Гиула настолько привел меня в замешательство своим «Почему?», что я теперь сам начала задуматься о всевозможных вопросах. Было ли возвращение на Землю единственный смыслом нашего существования? В этом Гиула был прав, тогда наша жизнь была бы бессмысленной, потому что для нас больше не было обратного пути. И Чи тоже не мог совершить чуда своими математическими фокусами. Но почему — снова «Почему?» — мы все еще живем?
Об этом нельзя думать. Ожидание и надежда — это все…
Двадцать девятое марта
Чем больше я занимаюсь историей развития человечества, тем больше я склоняюсь к тому, что даже от религии или — лучше — от религиозности нельзя добиться позитивной стороны развития в течении нашего развития. По крайней мере она кажется мне справедливой до определенного уровня развития. Сейчас, когда наша родная планета является нам звездой среди звезд, я вижу все гораздо яснее. Путь, который прошел человек, невероятен; темнота в начале вокруг него и в нем самом. Прошли тысячелетия, пока мозг запомнил первый скудный опыт. Его хватило для того, чтобы понять простейшие законы природы, но они остались феноменами. Разве не естественно, что он в поисках защиты глядит на более существ с более высоким уровнем развития? Во время чтения древних религиозных писаний мне пришло в голову, что практически все основатели религий и пророки связывали символ своей веры с законами морали и этическими жизненными устоями. Боги как помощники и судьи всей жизни человека. В наши дни этот процесс кажется мне первым нерешительным шагом из царства зверей. Но как же все застыло в догму и действует сковывающе, когда все не приспосабливается к развитию и не подчиняется новым познаниям, отсюда следует, что и религия наших дней должна потерять правомерность своего существования. Ее победили и преодолели микроскоп и телескоп, ядерный реактор и космический корабль. Какой огромный шаг от первого смутного представления до осознания: жизнь — общее свойство материи, всего человеческого духа и всего лишь продукт этой материи.
