Они медленно кивнули, и один из парней сказал:
— Дело не только в вас, Ван Хорн. Это открытие имеет огромное значение для всех на Земле. Жизнь там с каждым днем становится все хуже и хуже. После того как были изобретены препараты, замедляющие старение, люди просто перестали умирать, а католики и пресвитерианцы мешают принятию законов, контролирующих рождаемость. Перенаселение стало очень серьезной проблемой; в цели нашей экспедиции входит выяснить, насколько человек в состоянии адаптироваться к новым мирам. Ваше открытие может оказать нам огромную помощь.
— Кроме того, вы же сказали, что флюхи исчезли, заговорил другой ученый. — Без них вы умрете.
Я улыбнулся им; она сообщила мне кое-что очень важное про флюхи.
— Я смогу принести вам пользу, — быстро проговорил я. — Пришлите сюда нескольких молодых людей. Мы станем вместе изучать это явление. Я покажу им все, что мне удалось найти, а они смогут ставить здесь эксперименты. В лабораторных условиях никогда не воссоздать ситуацию в Преисподней.
Так я их и поймал. Они грустно на меня посмотрели, девушка согласилась… а через несколько мгновений к ней присоединились и ее коллеги.
— И… и… я не могу оставить ее здесь одну, — повторил я.
— До свидания, Том Ван Хорн, — сказала девушка и сжала мою руку своими пальчиками в перчатках.
Это было что-то вроде поцелуя в щеку, только шлем мешал, поэтому она пожала мне руку.
А потом они стали подниматься по трапу на корабль.
— Откуда вы возьмете воздух, если флюхи ушли? — спросил один из молодых людей, остановившись на полпути.
— Со мной все будет в порядке, я вам обещаю.
Когда вы вернетесь, я буду вас поджидать.
Они с сомнением посмотрели на меня, но я улыбнулся и погладил свою сумку-опухоль, у всех троих сделался смущенный вид, и они пошли дальше по трапу.
— Мы вернемся. И привезем с собой других.
Девушка посмотрела на меня сверху. Я помахал рукой, и они вошли внутрь. А я быстро добрался до своей капсулы и стал наблюдать за их кораблем, который прочертил ночь яростным, пламенным хвостом. Когда они улетели, я зашел внутрь и стал смотреть на тусклые, такие далекие точечки мертвых звезд.
Где-то там, наверху, кружила она.
Я знал, что мне будет чем подкрепиться сегодня, и потом. Она мне сказала; я думаю, что всегда это знал, только не понимал, что знаю, поэтому она мне и сказала: флюхи не умерли. Они просто отправились пополнить свой запас кислорода, взять его из тела планеты, из пещер и пористых полостей, хранящих воздух. Они вернутся задолго до того, как у меня возникнет в них нужда.
Флюхи вернутся.
И наступит день, когда я снова ее найду, и это уже будет навсегда.
Я ошибся, когда давал имя этому миру. Не Преисподняя.
Это вовсе не Преисподняя.
Стоит, объяв скалу всем телом,
Близ солнца в землях опустелых,
Лазурным миром взят в кольцо
Лорд Альфред Теннисон
На Большой Сырт опустилась ночь, и Петерсон это знал. Он был слеп — и все же знал, что спустилась марсианская ночь. Стихли скрипки сверчков. Сияние солнечного тепла, что весь день его согревало, рассыпалось; становилось зябко. И вопреки слепоте он чуял приход теней, живших здесь с незапамятных времен.
— Претри, — позвал он шепотом, и эхо из лунных долин отозвалось: «Претри, Претри, Претри…», перекатываясь и затихая почти у подножия небольшой горы.
— Я здесь, старик Петерсон. Чего ты хочешь от меня?
Петерсон в пневмораке расслабил мышцы. Он вдруг почувствовал, как напряженно ждал. И дождался.
— Ты в храме был?
— Был. Молился много оборотов через три цвета. Много лет прошло с тех пор, как Петерсон последний раз видел цвета. Но он знал, что в религии Марса цвета были основой.
— И что предсказал тебе Благословенный Джилка?
— Завтрашний день заключен в чаше памяти дня сегодняшнего. И многое другое.
Шелковые обертоны чуждого голоса несли покой. Петерсон никогда не лицезрел воочию высокого и невообразимо древнего джилкита, но его скрюченные пальцы не раз ощупывали безволосую каплевидную голову марсианина и «видели» глубокие круглые впадины, где горели углями глаза, вздернутый нос и узкую щель безгубого рта. Петерсон знал это лицо как свое собственное, со всеми морщинами, мешками и шишками.
И еще он знал, как стар джилкит. Так стар, что его земные годы человеку не счесть.
— Ты слышишь приближение Серого?
Претри набрал полную грудь воздуха и хрустнул костями, опускаясь на ступеньку рядом со старым человеком в пневмораке.
— Он идет, старик, но идет медленно. Будь терпелив.
— Терпелив! — задумчиво хмыкнул Петерсон. — Терпения-то у меня хватает. Полно терпения, а больше, пожалуй, ничего и нет. Когда-то еще и время было, да все почти вышло. Идет, говоришь?
— Идет, старик. Время. Надо просто ждать.
— Как там голубые тени, Претри?
— В лунных долинах густы как мех, старик. Ночь идет.
— А луны вышли?
Широкие ноздри шумно выдохнули, и голос ответил:
— Еще нет. Тайсеф и Тиэи обе за горизонтом. Быстро темнеет. Быть может, этой ночью, старик.
— Быть может.
— Наберись терпения.
Когда-то Петерсон не был терпелив. Когда играла в нем молодая горячая кровь, он подрался со своим отцом — баптистом секты Пресби — и сбежал в космос. Ни в Бога, ни в черта не верил тогда Петерсон, ни в прочие окаменелости Всецеркви. Потом поверил, но тогда — нет.
Он сбежал в космос, и время щадило его. Он старел постепенно, не болея, как стареют люди в темных пропастях между шариками грязи. Он видел смерть: умирали те, кто верил, и те, кто не верил. И со временем он понял, что одинок и что наступит однажды день, когда придет за ним Серый.
Он был одинок всегда; и когда не мог больше водить через космос большие корабли, он ушел.
Ушел искать себе дом, и круги скитаний вынесли его к началу пути. Петерсон вернулся на Марс, где был молод, где родились его мечты, на Марс, потому что дом человека там, где он был молод и счастлив. Он пришел домой, где теплы дни и нежны ночи. Домой, где люди каким-то чудом не пустили свои корни из бетона и стали. Вернулся в дом, который не изменился со времен его счастливой молодости.
И вовремя. Ибо его нашла слепота, движения стали медленны, и он понял, что Серый идет за ним. Слепота пришла от лишних стаканчиков джина и скотча, от лишней дозы радиации, от лишних часов разглядывания прищуренными глазами пустоты. Слепой, который не может заработать себе на жизнь.
И. он на ощупь нашел свой дом, как птица находит родное дерево, как находит последний кусок коры оголодавший зимний олень, как река находит море. Он пришел домой дожидаться Серого, и здесь нашел его джилкит Претри.
