Когда он с криком упал, упал обратно на скалу и в руки женщин, что-то произошло в нем – но не между ног. В животе разлился жар от омерзительной жидкости, которой его напоили. Он чувствовал, как она разбухает внутри него, готовая вот-вот вспыхнуть огнем. Она вспыхнула, и пламя, рванувшееся внутри, едва не достало до мозга. Еще один леопардовый череп появился из-за спины, и другая рука зажала ему ноздри. И опять он глотал и глотал, пока не поперхнулся, снова выпустив фонтан брызг. Теперь пламя вспыхнуло и в мозгу. Он внезапно понял, что никогда раньше не замечал, как прекрасна Дающая Имена Женщинам, как восхитителен и волнующ ее запах, как бело и молодо ее тело, как искусны и желанны ее руки! Женщины, смеясь, отпустили его, и он услышал, что смеется вместе с ними, в то время как пламя лижет ему мозг и – мягко, возбуждающе – между ног. Она тоже отпустила его; и он со смехом схватил ее руку и вернул обратно. Но она ласково высвободилась и кивком подала знак женщинам. Появилась новая чаша из черепа, и он, отказываясь, замотал головой, но она была настойчива. Ее нежное лицо с огромными глазами приблизилось вплотную; она рассмеялась низким грудным смехом и проговорила:
– Пей, Маленький Леопард!
Это было так забавно, в ее голосе было столько ласки, что он не мог не доставить ей удовольствия. И глотал, глотал, давясь и захлебываясь. Потом они смеялись вместе, и она, взяв его за руку, повела за собой. Он шел за нею, охваченный пламенем, и мир кружился вокруг. Даже увидев, куда она ведет его, он не ужаснулся. Между ним и его страхом пред женской деревней словно легла пропасть. Она качнулась к нему, и само собой получилось, что он обнял ее за талию. Оба засмеялись, и он подумал, что она смеется над своей неловкостью. Они подошли к запретному пологу, расшитому устрашающими узорами из раковин, и он закричал, ударил по шкуре кулаком. Она приподняла край шкуры, и он ощупью пролез на ту сторону. Она следовала за ним, подталкивая его в нужном направлении. Потом подошла ближе, и ее смех журчал как ручей. Он ничего не видел перед собой, только блестящую гладь реки и на ее фоне силуэт Дающей Имена Женщинам, такой красивой и молодой. Она прижалась к нему. Он почувствовал ее губы и язык, ее груди, прижавшиеся к его испачканной в крови груди. Его губы искали ее рот, но тут она выскользнула и исчезла. Он вглядывался во тьму и ничего не мог разглядеть, только странное сооружение у берега – и оттуда шел скверный, нет, уже не такой скверный запах. Потом он увидел ее темную фигуру рядом с треногой. Она чем-то зачерпнула и стала пить. Потом – знакомым движением, в котором было столько женственности, – бросила это что-то в реку. Повернулась, и, хотя тьма скрывала ее, он знал, что она ищет его. Она начала извиваться всем телом, как змея, и он, даже в темноте, увидел, как нежно, и влажно, и горячо ее тело. Увидел, как юбочка из травы упала к ее ногам. Она переступила через нее и исчезла во тьме. Он оглядывался вокруг.
– Где ты?
Снова зажурчал ее смех, тихо, как журчит ручей, который струится из глубин, льется, пританцовывая, ночь и день потоком чистоты и жизни, питая травы и цветы.
– Здесь.
Он опустился на колени. Его лицо окунулось в аромат женщины, шедший от ее волос и шеи. Теплые ладони гладили его спину – никаких зубов, только тьма слияния, в которую он погрузился, в которой утонул. Все мысли покинули его и сама возможность страха. Конец был как начало и незаметно перешел в сон.
Небесная Женщина покинула небосклон, унеся свой свет с собой, и речная рябь осветилась с другой стороны. В деревьях вокруг женской деревни завела нескончаемую песню птица. Заворковали вяхири и сизари. Ударила рыба в реке. Первые солнечные лучи поползли с верхушек деревьев вниз и коснулись полога из шкур на конце деревни, скользнули еще ниже, сверкнули на отполированной поверхности грубого подобия скамьи и принялись исследовать множество разнообразных предметов: связки тростника, округлость чашек из кокосовой скорлупы и лодок. Свет коснулся земли, подобрался к ноге с распухшей лодыжкой. Нашел другую пару ног, согрел щиколотку, бедро. По ту сторону полога день вступал в свои права. Солнечный луч нашел человеческое лицо.
Шимпанзе откатился в сторону, пряча глаза от солнца. Он пришел в себя, выплыв из тьмы без снов, потом ощутил свое тело и гнездившуюся в нем слабую непривычную боль, как будто он слишком долго пролежал на солнце. Странное это ощущение заставило его открыть глаза прежде, чем он что-нибудь вспомнил. Но только он их открыл, как тут же разинул рот. Он увидел перед собой женскую, в этом не было сомнений, спину с разметавшимися по ней черными волосами. Он дернулся, сел, и дремлющая в голове боль тоже дернулась и заходила ходуном. Вскочил на ноги. Дающая Имена Женщинам застонала, что-то пробормотала и повернулась на другой бок. Потом села и провела рукой по лицу, убирая волосы. Она не была ни молода, ни прекрасна. Лицо и тело в пыли, на голове колтун. Она заморгала, стиснула лоб и сморщилась. Ее взгляд скользнул по Шимпанзе, и он отступил, прикрывая руками причинное место. Она взглянула на треногу с провисшей шкурой и замерла, словно увидела ядовитую змею. Облизнула губы и пробормотала:
– Так ты сделал это!
Она с ненавистью посмотрела на него, и он съежился под ее взглядом.
– Ты, голая обезьяна!
Он стоял, будто окаменев, растерявшись настолько, что забыл, что нужно быть осторожным. Она посмотрела на себя, и выражение отвращения исчезло с ее лица. Она прикусила губу.
– Оба мы голые обезьяны.
Она встала и направилась к реке. Шла пошатываясь – не покачивая станом, словно пальма, потеряв всю свою привлекательность и грациозность. Взяла чашку из скорлупы кокоса, опустилась на колени, зачерпнула из реки и долго пила не отрываясь. Потом несколько раз плеснула на себя, пока струйки воды не потекли по лицу и телу.
Шимпанзе все вспомнил. Его как громом поразило. Он лег на землю, уткнувшись лицом в пыль. Даже заплакать он не мог, а так хотелось.
Вдруг перед глазами возникли ступни и концы травяной юбочки и раздался мягкий голос:
– Ладно, надо решить, что делать. Сядь!
Он перевернулся и сел скрючившись, все так же закрывая ладонями пах. Пробормотал:
– Моя набедренная повязка…
Ноги скрылись, и чуть погодя от реки донеслось:
– Откуда мне знать, где она?
Он осторожно посмотрел в ее сторону. Она зачерпнула из шкуры, висевшей на треноге, и принялась пить. До него донесся знакомый запах, и он скривился от отвращения. Не найдя что сказать, он уставился в землю перед собой. Некоторое время слушал, как она возится у реки: трет себя, ополаскивается, взмахивает мокрыми волосами. Опять перед его глазами появились ноги, теперь чистые. Ее юбочка шуршащим кругом легла на землю, когда она опустилась перед ним на колени.
