А Стенька покупные бластеры вообще не признает. Не наша, говорит, у них магия.
«Дерринджер» я вставил в игрушечную кобуру у щиколотки. Но сперва прочел над оружием заклинание. Сложил и зарифмовал его тоже Стенька. Извините, слов я вам не открою. Откуда я знаю, кто вы сейчас.
Зеркало в прихожей отразило знакомый силуэт. Никаких изменений. Надо ли говорить, что замок у нас работает бесшумно?
Сбегаю по широкой лестнице и, как в речку, ныряю в ночь. Ого! Железной двери с кодом нет и в помине. А ведь была еще вечером и, уверен, будет завтра утром.
Чего мы не решили — так это спим мы все-таки или не спим. Я пытался объяснить пилотам про коллективное бессознательное. Но вот беда — выйдя из Оболочки, я сам забываю, что это такое. Да и пилотам, по-моему, не интересно.
Ночь подхватила и понесла навстречу приключениям. Остановиться уже нельзя, хоть тресни. Сердце колотится — как будто тоже ищет молнию, но уже на груди.
Дом позади чернеет громадной стеной. Только под самым козырьком крыши светятся два окна. Заглянуть бы: кто это еще бодрствует в нашей реальности, — но некогда, некогда.
Перебегаю через двор, проскочив сквозь дыру в заборе, и мчусь за угол. Уже виден детский сад, угадывается наша веранда. А рядом — колонка.
Должна гореть, как минимум, сигнализация, но — ничего такого. Двухэтажное здание с балконом и колоннами похоже на готический замок. Жуткий и великолепный.
На веранде белеет футболка. Кажется, Антуан.
Сумка булькает, перелетев через ограду. Футболка вздрагивает. Я перелезаю сам, приземлившись на заповедной территории. Она огромная, территория. Тут вообще-то два детских сада, а между ними еще ясли. Все вместе — целый квартал. Затеряться так, чтобы тебя поискали, раньше было раз плюнуть.
— Илюха идет! Точно, Антуан. Здороваемся.
Антуан сидит на бортике веранды, прислонившись к столбу. Обозвать бы кариатидой — так ведь обидится, хотя и не поймет. Свой бластер он поставил на колено. У Антуана фигура Дон Кихота и профиль Сирано де Бержерака. С бластером это смотрится… вспомнить бы слово… колоритно.
Напротив, болтая ногами, пристроился Саша. В черной майке он почти невидим. Саша из нас самый маленький, но и самый сильный. Отжимается раз сто. Мама, глядя на них с Антуаном, всегда говорила: Пат и Паташон. Были раньше два таких клоуна. Антуан и Саша в классе тоже были два клоуна.
У Саши пара бластеров-пистолетов.
— А Стенька где?
— Тут, — ответил Саша. — Еще до меня был.
Значит, Стенька пришел первым.
— В «Тетрис» дуется, — сообщил Антуан.
Я зашел на веранду. Стенька сидел в дальнем углу. Футболка у него цвета хаки, а лоб пересекает грязно-зеленая повязка, в которой Стенька прошел кучу ролевых игр.
— Привет, — оторвался от компьютера и протянул руку. — Ты как?
— Нормально.
— Ксана?
— Спит.
— Теща?
— Какая теща?
— Будущая.
— Три дня, как уехала.
— Классно. — Стенька вернулся к дисплею. От «Тетриса» тут остался разве что корпус.
Я сел рядом. Бубнил Антуан. Кажется, он объяснял Саше хитрости игры «Алиса». Когда мы еще не нарастили Оболочки и не стали пилотами, ни о какой «Алисе», разумеется, не слышали. Мы ходили играть в ниндзя и вертолетные бои в Дом учителя.
Стенька связывался через спутник с Юркой Бригодкиным. Тот последнее время почему-то молчал, и кое-кто из пилотов тоже. Юрка вместе с родителями перебрался в Подмосковье еще до начала нашего «пилотажа». Вообще, когда оказалось, что нас много, мы очень обрадовались. Стенька даже мечтал о глобальной сети для пилотов.
Да, откуда взялся спутник, я не знаю. Наверное, его запустил какой-нибудь другой Стенька.
Наш все любил делать сам. Сконструировал особо дальнобойные водометы и приделал к ним лазерный брелок-прицел. С оружием да в повязке Стенька выглядел заправским космическим головорезом.
Он и в Оболочке жутко деятельный. В двадцать шесть уже защитил кандидатскую, имел персональную выставку, сборник стихов и заведовал всем электронным хозяйством своей академии.
Антуан продолжал бубнить, когда бывший «Тетрис» пропищал тревогу. Следом деревянно застучало — балагуры спрыгнули с насеста.
В углу дисплея появились крестики.
Пустотелые двинулись в атаку. Разнообразием они не отличаются. Всегда приходят с севера, со стороны оврага.
Антуан лезет на крышу веранды. Стенька убирает свой ноутбук, подхватывает бластеры и пропадает в кустах. Саша берет скейтборд и направляется поближе к асфальту.
Я бегу в восточную часть, перескакивая врытые в землю шины. Давно облюбовал пятачок у решетки. Его со всех сторон окружает акация, так что распознать засаду очень трудно. Зато отсюда хорошо простреливается участок дороги в обход здания.
Тишина кругом мертвая. Или нет, не совсем. С другого конца сада долетает звон цепей. Ржавые цепи качелей с оторванными сиденьями. До того, как Стенька смастерил комп, именно они всегда предупреждали нас о вторжении пустотелых.
Страшновато. Будто концлагерь какой-то. Рукоятка бластера заскользила в ладонях.
Цепи умолкают.
Мне неплохо видно сквозь прорехи в акации. Раскидистые ясени — точно гигантские земляные спруты, которые вылезли проветриться. Опрокинутая бетонная ваза для цветов. Разбитый прожектор.
Рушим тут все не мы и не пустотелые. Рушат хулиганы. Я их до сих пор не объяснил. Думал, это ступенька к пустотелому, но не похоже. Что-то с Оболочкой. Скорее всего, она просто недоразвитая.
Мы боялись хулиганов, когда наши Оболочки были еще совсем хлипкие — так, пленочка. Даже Стенька с его самбо и Саша с его легкой атлетикой. А теперь мы просто не пересекаемся. Нам остаются только надписи на стенах.
Рядом со мной между прутьями решетки просунулся росток клена. С палец толщиной. Интересно, а у больших кленов есть пилоты? А может, и человек устроен, как матрешка, и во мне сейчас тоже кто-то сидит?
Такие вот мысли приходят в засаде. И пришло бы, наверное, еще не то, если бы снова не прозвенели цепи.
Минут пять на моем фронте было без перемен. Оттуда, где пилоты, тоже ничего не доносилось. Хорошо бы Стенька передатчик какой-нибудь изобрел, что ли. Игрушечный сотовый тут будет работать как настоящий?..
Зря я все-таки говорил, что пустотелые не отличаются разнообразием атак. Кто-то, подумалось, не до конца переварил своего пилота.
Я упорно следил за асфальтовой дорожкой и за кустами, а про пожарную лестницу совсем забыл.
По ней спускались двое. Я подождал, когда они будут на расстоянии выстрела, и открыл огонь.
Странная штука — язык. Огонь из водомета. Смысл — это лихой пилот словесной Оболочки.
