И каждую ночь Варя звала кого-то из темноты, плакала и стенала о своем одиночестве. Два призрака, неразлучно сидевшие возле нее на корточках, только сочувственно покачивали головами. Она уже не летала. Тяжкая грусть не давала ей взлететь. А может жизнь смеется над ней? Или готовит к чему-то? Почему до всего, что естественно и просто дается другим, так трудно дотягивается ее рука, чтобы прикоснувшись, ощутив, тут же выпустить сотканную ею трепетную материю желания.
Желание… Мало желать, надо творить атмосферу чуда, взбивать ее в пену своей страстью и нетерпением, ведь только из пены рождается любовь. Как же она завидовала великим юродивым любви из прочитанных ею давным-давно книжек! Но любовь никак не укладывалась рядом с той тяжелой ношей, которую Варька взвалила на себя когда-то в детстве теплой южной ночью.
Хотела Варька того, или нет, но слова призрака все же запали в ее душу. О, теперь-то она знала, искать в скитаниях по чужим снам! Ей нужен был мир у ног! Чужой мир у ее ног. Может, за века люди забыли, как это делается? Ну, как же этому научить? Да и чего, казалось бы проще: вот — мир, а вот ее, Варькины ноги…
Мир вокруг Варьки был чудесен! К весне по обочинам кольцевой дороги, которой Варя ходила на кафедру, распускались пушистые нежные подснежники. А еще она любила выходить в лес часов в пять утра, в это время спали все. И весь мир с щебечущими птахами принадлежал ей. Никто не сложил его к ее ногам, мир сам ложился ей под ноги. И она была рада ему, раскрывая ему всю свою душу.
Весна! Ее душа, наконец, излечилась от горечи своих бесконечных поражений. Наверно, Варя понемногу становилась женщиной. Раз уж ничего она не смогла добиться во всеоружии, то решила положиться на волю победившего ее случая… И Варька стала летать. Вновь они втроем путешествовали в призрачной ткани видений и снов, к неописуемой радости ее азиатов, которые только в чужих снах обретали жизненную силу.
В апреле общежитие засыпало поздно. Студенты все хихикали, все перекликались у Вари под окнами. Сны, в которых она бывала, были наполнены любовным бредом. Казалось, что сама природа за стенами многоэтажного общежития диктует эти сладкие весенние грезы. А Варьке казалось, что на макушке у нее нахлобучена шапка-невидимка. Никто ее не видит, никто не замечает. И лишь однажды ее заставило усомниться в этом чье-то настойчивое видение, властно позвавшее в ночь.
Она неслась над землей в теплой весенней ночи. От земли шел пар, повсюду ровными радостными языками горели костры, снопы искр взвивались в темное звездное небо. Сама земная красота вызывала какое-то тянущее ожидание и томление. Варя увидела бегущие внизу фигуры обнаженных людей, пронзительный бабий визг и идущие, казалось, от самой земли женские вздохи, странного возбуждающего ритма: "А-ах! А-ах!".
Она встала посреди поляны обнаженная, с распущенной гривой своих темно-каштановых, слегка вьющихся волос и с любопытством вглядывалась в развертывающуюся перед ней, никогда ранее не виданную картину. Варя раздумывала, не побежать ли и ей со стайкой смеющихся голых женщин, легко дававшихся в руки мужчин, подхватывавших их и тащивших в укромные, подготовленные с вечера места. Костры, освещавшие покрытый яркой ласковой зеленью луг, удивительно украшали это возбуждавшее ее ночное действо. От самой земли доходили до нее ритмичные волны весенней жажды. Вдруг Варю развернул к себе за плечи красивый светловолосый мужчина, показавшийся ей огромным в неверных отблесках пламени. Как все вокруг, он был совершенно голый, на его мощном торсе она увидела свежие, едва затянувшиеся следы. Варя хорошо знала эти боевые отметины меча. Он, не прижимая ее к себе, молча, с улыбкой рассматривал ее всю. Рванувшие было к ней другие мужчины, тут же с опаской отступили.
Воин медленно провел ребром ладони по ее груди, животу и бедрам рукой так, что все ее тело выгнулось от жгучего, вырвавшегося на волю желания. Он нежно подхватил ее под колени, и Варя, закрыв глаза, в истоме склонила голову ему на плечо. Он бережно нес ее к голым еще кустам тальника, где в прикрытой со всех сторон ложбинке была расстелена у него мягкая овечья шкура с не ободранной мездрой. "Любушка моя, княгинюшка! Откуда же ты такая?" — нежно шептал он ей, лаская ее тело, которое уже сотрясала мелкая внутренняя дрожь. Помимо Вариного сознания ее ноги сами собой раскинулись, и она вся раскрылась ему навстречу.
Вдруг безмятежную сладость весенней ночи прорезал дикий женский крик: "Татары! Ой, мамоньки, татары!". Ее мужчина со стоном оторвался от нее и глянул поверх ее головы затуманенным желанием взглядом. Он тот час же весь напрягся, собрался в комок. С улыбкой он отвел ее руки, вцепившиеся ему в плечи, и сказал: "Обожди немного, ладушка, обожди! Полежи здесь, я приду, приду, я только тебя хочу, медовая моя!". Он с криком рванулся на поле, и Варя, с тоской провожая его взглядом, с ужасом увидела двух желтомордых негодяев, голыми стоявших спина к спине посереди луга.
Мужики с медвежьими воплями выхватывали тлевшие колья из кострищ и от души дубасили по желтым телам ее спутников. Долго им было не продержаться, у Исайки, получившего удар лесины по шее, уже беспомощно болталась голова, он должен был поворачиваться всем торсом, открывая тем самым спину второго мерзавца. Надо было скорее уходить.
Варя рыдала на своей одинокой постели в общежитской комнатушке. Эти двое на ее вытертом стареньком коврике, на полу поочередно массировали друг другу вздувшиеся ушибы, переломов у них, к счастью, не было. Все тело ее внизу живота разрывалось от боли.
— Подонки! Что же вы за подонки! — плакала Варя, — где я его теперь найду? Я ведь даже не знаю, в чьем сне оказалась.
Внезапно ее пронзила мучительной ревностью мысль, что какая-нибудь из тех женщин, что подняли панику на поляне, уже непременно заняла ее место на овечьей шкуре.
— Я вас убью! Я вас сама убью, медленно, по частям! Вы, что, не могли в кустах посидеть до рассвета, гады узкоглазые?
Воины виновато смотрели на нее разбитыми, заплывшими лицами. Наконец тот, который иногда говорил с ней, тихо ответил: "Мы не могли! Мы так давно не видели таких красивых женщин!" И два избитых идиота с восхищением зацокали языками.
ПЛАНИРЕН, ПЛАНИРЕН УНД НОХ МАЛЬ ПЛАНИРЕН!
Утром Варя предстала перед светлыми германскими глазами своего шефа. Он брезгливо рассматривал ее записи.
— Ты что-то вообще перестала работать, Варя! Как можно работать не по плану? Тебя вообще сейчас куда-то не в ту сторону кинуло! Ведь у нас с тобой четко разработанный, утвержденный план! Вот защитишь диссертацию и делай ты, что хочешь, хоть романы пиши! Я две недели не смогу с тобой встретиться, я не знаю теперь, что ты мне принесешь в мае. Страницы опять не прошиты, не пронумерованы… Ну, с какой стати тебя в реологию-то потянуло? Ну, не было ведь этого в плане!
