В помещениях, наскоро оборудованных возле Главной пультовой, работа велась круглосуточно. Маленькую комнату, примыкавшую к застекленному балкону, висевшему над кратером, оккупировал Ваматр. Он распорядился перенести туда свою узкую железную кровать и там, почти не выходя на воздух, проводил большую часть суток. Крэл, тоже по многу часов сидевший в пультовой, нередко слышал, как поздно вечером, ближе к ночи, Ваматр играл на скрипке. Страсть его к музыке не угасла, но теперь он играл только для себя. Играл плохо. Это понимал даже Крэл, начисто лишенный музыкальности. Однако и плохая игра, судя по показаниям приборов, подбадривала протоксенусов. Теперь не они влияли на Ваматра, а он своими замысловатыми, непонятными людям импровизациями оживлял, поддерживал их, содержащихся на скудном лучевом довольствии.
Прошел месяц, а Лейж так и не порадовал Хука надеждой добыть у протоксенусов секрет синтеза. Излучали они слабо, никаких изображений на экранах не появлялось, и Крэл, не дождавшись получения усилителей, начал обдумывать план атаки на Хука. Однажды, когда в пультовую зашел Ялко, Крэл решил ему рассказать о своем намерении добиться отмены "санкций", применявшихся к протоксенусам.
- Петер, вы правы, надо прекратить это, - начал он, показывая на график жестокого режима. Ялко поднял на Крэла свои узкие глаза и чуть-чуть улыбнулся. Впервые за последнее время Крэл обратил внимание на то, как выглядит Ялко, и огорчился происшедшей в нем перемене. Тоскливый взгляд, сероватый цвет лица, появившиеся вдруг морщинки - все говорило о том, что он, очевидно, болен. - Вы плохо себя чувствуете? К врачам обращались? Может быть, здесь, в горах, в Африке...
- Ах, Крэл, не-в горах дело... Ведь их держат в ужасных условиях, а я ничего не могу поделать. Мне больно... Все так жестоки... Даже Инса... Инса. Она колючая, дерзкая, но ведь это так, внешне. У нее доброе, чуткое сердце, она умница... Она особенная... Я очень страдаю... Их держат без радиации, и даже Инса... Ведь она могла помочь нам...
- Кому нам? - настороженно переспросил Крэл, но Петер не обратил внимания на его вопрос и продолжал сумбурно:
- Совсем плохо. Координация нарушена, напряженность биополя ничтожная. Еще несколько дней таких страданий, и мы погибнем... Крэл, попросите Инсу. Доктор Ваматр все сделает для нее. Попросите... Она вас любит и для вас... Впрочем, что я говорю, ведь вы и сами готовы истязать их...
В пультовой немного посветлело - дежурный отлучился и, уходя, включил еще одну лампу над доской приборов. Ялко бросился к пульту и сразу погасил ее.
- Не надо, ведь им теперь особенно вреден лишний свет... Крэл, а может быть, вы все же поддержите Меня? Ваше слово много значит для Хука.
- Петер, ведь я начал говорить с вами именно об этом. Мне стала противна возня с выжиманием из протоксенусов секрета синтеза. При жестком режиме мы больше не получаем от них никаких осмысленных сигналов. Как можно, гоняясь за способом добычи дешевой органики, упускать возможность установить контакт! Надо кончать с этим, надо продолжить попытки включиться в Биосферу Связи!
Казалось, Ялко должен был обрадоваться, услышав такое заявление Крэла, но он стоял все такой же поникший, измученный и печальный.
- Всем от них чего-то нужно... Дешевой органики, продления жизни или вестей ниоткуда... Вот даже вы, Крэл... А ведь именно вы способны понять протоксенусов.
- Понять?
- Я так думал, а вот не смогли. Наверно, я в чем-то ошибся, однако не в главном, не в главном. Все же хорошо, что мы добыли вас.
- Вы тоже участвовали в поимке? - Крэл попытался шутливым тоном изменить стиль разговора, но ему это не удалось. Петер продолжал все так же серьезно и с грустью:
- Да, я сразу, как только узнал о ваших работах, решил, что вы должны быть с нами. Вот мы и начали борьбу за вас. Инса предложила поехать в Рови... Фабричная девчонка. Роль ей шла, играла она вдохновенно, и мы как-то увлеклись всем этим. Мальчишество, конечно... А время то было удивительное! Или оно только кажется таким потому, что впервые в жизни начали играть с судьбой в пятнашки... Инса... Она, - Ялко склонился над пультом, сделал несколько переключении и продолжал, не оборачиваясь к Крэлу, - она ездила и ездила в Рови... И каждый раз, когда возвращалась оттуда, она уходила от меня все дальше... Зато Холп приобрел вас, Крэл. Ялко оставил пульт в покое и посмотрел на Крэла. Пристально, словно видел его впервые. - С вашим приходом многое изменилось в Холпе. Впрочем... С чего я начал?.. Ага, ваша идея Биосферы Связи. Умно, интересно, только вот ни к чему этот вычислительный центр, куча самых совершенных машин. Умных и бездушных. Сложно все это и не нужно... Лучший приемник - человеческий мозг, когда он стремится понять. А протоксенусов просто надо понять. Тогда все почувствуешь и поверишь... А экраны, зачем они?..
- Я вас не понимаю, Петер!
- Крэл, - Ялко заговорил шепотом, быстро, уже не сбивчиво. - Дежурный вышел. Он знает, что в пультовой находитесь вы, и совершенно спокоен. Крэл, ну на несколько минут, ну пожалуйста!
Ялко положил руку на рычаг управления генераторами. Крэл, словно загипнотизированный, смотрел на его руку и не в силах был ничего ответить. Он знал, что вот сейчас Ялко нарушит строгую инструкцию, передвинет рычаг, прибавит живительного излучения своим любимцам...
Сдвинул Ялко рычаг или не сдвинул, Крэл так и не уловил почему-то. Поведение Ялко, возбужденного, экзальтированного, не давало покоя Крэлу, волновало его самого. Хотелось разобраться в происходящем, понять, что же творится с несчастным Петером, но Петер уже легонько подталкивал его к стеклянной толстой стене балкона, нависшего над пропастью.
- Пойдемте, Крэл, пойдемте!
Черневшая под ногами бездна даже не пугала: не понять было, сколь она глубока. Однако ни на миг не оставляло сознание, что там, на дне, - ОНИ. А Ялко все вел и вел Крэла к стене, все вел и вел... Показалось странным, почему небольшое расстояние, отделявшее пульт от стены из толстого свинцового стекла, они проходят так долго. Ялко сжимал его локоть крепко, до боли, но и боль эта не мешала, была даже приятной, успокаивала... Они все шли и шли в темноте. Шли до тех пор, пока темень не стала редеть, исчезать, незаметно превращаться в сероватую мглу. Мгла становилась белесой, а затем такой, каким бывает небо в раскаленный полдень. И полдень настал. Постепенно заголубел над головой яркий купол. Искристый, словно сотканный из мириад звезд, пылающих и днем. Пылающих и не палящих зелень. Удивительно свежую, мягкую, видневшуюся везде - и под ногами, и дальше, вплоть до отлогих, спокойных холмов.
Дивное ощущение покоя, простота охватывали при виде незнакомой и все же приветливой травы, при каждом глотке воздуха, пахнущего цветочной пыльцой и росинками ночи. Хотелось броситься на эту ласковую, упругую траву, но и хотелось идти дальше, к заманчивым рощам, к синеющим вдали озерам, к горам, кокетливо прикрытым сиреневой дымкой... И они шли. Долго. Бесконечно долго, нигде не встречая укатанных дорог, прокопченных зданий, машин и реклам. Шли, валялись в траве, и обрывали фиолетовые листки с кустов, и пили прозрачную воду из чистых, что-то нашептывающих ручьев. Взбирались на холмы и весело скатывались в долины, не похожие одна на другую... Шли и шли, не уставая. Шли, как на звонком празднике. Вдыхали ароматы неведомого мира, впитывали его умиротворяющую сущность и, не встречая никого, не чувствовали себя одинокими в этом живом мире. Мир странный, но не пугающий, таинственный и не чуждый, оказался приветливым, не вызывал опасений, представлялся радостным и вселял радость. Казалось: он мыслит, существует осмысленно.
