— Мне готовить заявку?
— Да.
— Реакции на послание дожидаться не будем? А то, может, ну его…
— Готовь заявку, — сказал Гусев.
— А ты готовь зонтик, — посоветовал Гена. — Ибо сейчас над тобой разверзнуться хляби небесные и прольется дождь, и будет он отнюдь не розовым и конфетным.
И стало так по слову его.
Хляби разверзлись, дождь пролился, и был он далеко не розовым и совсем не конфетным.
Радикальные противники обвинили Гусева в том, что он слаб, мягкотел, продался американцам, китайцам и добивается развала страны посредством отрицания истинных мужских ценностей.
Гусев смеялся. Больше ему ничего не оставалось.
Люди же умеренные говорили, что Гусев, конечно, молодец и, может быть, даже голова. В принципе. Но вот в данном случае он немного погорячился.
На следующий день на сайте правительства появилось инициированное им голосование. В первые несколько часов позиция Гусева получила поддержку десяти процентов голосов. А потом все заглохло. Цифры на экране сменялись, но слишком медленно. За сутки вышло еще около процента.
Гусев всерьез начал размышлять о выборе между запоем и депрессией.
Но публичные дела требовали его присутствия, поэтому ему не удалось впасть ни в то, ни в другое.
— Мы проиграли, — сказал Гена.
Гусев налил себе на три пальца коньяка, глотнул и закинул ноги на офисный стол. Несмотря на поздний вечер, штаб продолжал трудиться. Там, за закрытыми дверями гусевского кабинета.
— Мы проиграли, — повторил Гена. — Обычно прошедшие законопроекты в первые сутки получали от тридцати пяти до сорока процентов голосов, и потом пару месяцев добирали остальные. Одиннадцать с половиной процентов в первые сутки, когда голосуют убежденные сторонники идеи — это провал. Это значит, что все остальные — сомневающиеся и противники, и еще сорок процентов нам не убедить от слова «никогда».
— Голосование бессрочное, — напомнил Тунец.
— А толку-то? — спросил адвокат. — Сколько их таких бессрочных на том же сайте висит? С замершими счетчиками на позабытых страницах?
— И что ты предлагаешь? Поднять лапки кверху и сдаться?
— Можно еще одно покушение устроить, — мечтательно предложил Гена. — Привязать его к игре, и чтоб попутного ущерба было…Поднимем резонанс.
— Нет, — сказал Тунец.
— Ни за что, — сказал Гусев. — И никакого попутного ущерба.
— Так что же делать?
— Работать дальше, — сказал Гусев.
— Без каких-то решительных ходов мы эту ситуацию не переломим.
— Вот только революцию мне тут не надо предлагать, — сказал Гусев. — Мы пойдем медленно, но верно.
— В светлое будущее? — скептически осведомился адвокат.
— Просто в будущее, — сказал Гусев.
— И осветим его сиянием наших сердец?
— Знаешь, за цинизм в нашей компании отвечаю я, — сказал Гусев. — А ты выбери себе какую-нибудь другую роль, потому что двух меня эта партия просто не выдержит.
И они продолжали работать. Спорить, убеждать и агитировать. Цифры на счетчике росли, но очень медленно.
А рейтинг действующего президента так же медленно падал.
В промозглом и сыром апреле, когда снега уже сошли, а тепло еще не наступило, Гусеву позвонил Кац.
— Давно не слышались, — сказал Гусев.
— Я вам звонил несколько раз, но вы не брали трубку.
— У меня были дела, — сказал Гусев. — Извините.
— Ничего страшного, Антон, — сказал Кац. — Я понимаю, что политическая карьера отнимает много времени и сил.
— Отнимает, — согласился Гусев.
— И все же, нам нужно поговорить.
— А это кому нужнее, вам или мне? — уточнил Гусев.
— Я думаю, этот разговор может быть важен для нас обоих.
— И о чем мы станем разговаривать?
— Об этом не по телефону. Приезжайте к нам в офис…
— Нет уж, — сказал Гусев. — Лучше вы к нам.
— Я не люблю пафосные бизнес-центры, — сказал Кац. — Давайте тогда на нейтральной территории?
— На нейтральной, так на нейтральной, — сказал Гусев. — Аллея, которую я когда-то подметал, вас устроит?
— Вообще-то, я думал о каком-нибудь тихом ресторане…
— Я не голоден, — сказал Гусев.
— А если мы встретимся завтра?
— Я и завтра буду не голоден. Или аллея, или…
— Пусть будет аллея, — согласился Кац. — Когда?
— Завтра в полдень, — сказал Гусев. — Так будет красиво.
— Пусть будет, — согласился Кац.
Из дома Гусев ушел рано. Он не хотел, чтобы Марина видела, как он собирается на эту встречу.
В кабинете Гусев снял с себя рубашку и нацепил бронежилет, а Тунец проверил, правильно ли все застегнуто. На воротник пиджака Гусев прицепил микрофон, в ухо вставил наушник. Тунец нацепил на себя экипировку, которую обычно использовал во время охоты.
— Вы как на войну собираетесь, — заметил Гена. — Аж завидно.
Гусев буркнул что-то невразумительное.
— Может, мне с вами пойти?
— Только под ногами путаться будешь, — сказал Тунец.
— Ой ли?
— У нас команда, — сказал Тунец. — Ты в ней никогда не работал. Так что, при всех твоих талантах, извини.
— Если что, постарайся за нас красиво отомстить, — сказал Гусев.
— Это я могу, — сказал Гена. — Это я запросто.
Он был выключен из происходящего, и деятельной натуре адвоката это не нравилось.
Тунец сплюнул и постучал по деревянной облицовке двери.
Он был человеком суеверным.
Гусев шел по аллее, чувствуя себя Клинтом Иствудом, входящим в затерянный город-призрак, где за каждой закрытой ставней мог оказаться направленный на него ствол.
Это было неприятное ощущение, но самым неприятным было то, что оно отсылало его во времена чертовой охоты. Город больше не был его родной территорией. Город превратился в территорию врага.
Вон рабочий из службы озеленения отложил в сторону свои инструменты, курит и провожает Гусева внимательным взглядом. А вот влюбленная парочка, вроде бы сидят, обнимаются, но ведь погода-то еще не располагает для длительных прогулок в скверах… А вон у той старушки из чемоданчика на колесиках торчит раструб огнемета, ага.
Гусев решил, что не стоит накручивать себя еще больше.
— Не дергайся, — сообщил наушник голосом Тунца. От неожиданности Гусев как раз дернулся. — Нас тут двенадцать человек вместе со мной.
Это обнадеживало.
— И их человек пятнадцать, — продолжил Тунец. — Может, чуть больше.
А это заставляло нервничать.
Кац уже сидел на скамейке. Гусев попытался определить, надет на нем бронежилет или нет, но не смог.
