Индрин оборвал речь резко и тут же засмущался: и Нестор, и Зоенька смотрели на него с открытыми ртами. Слушатели были поражены экстатическим состоянием лектора, его крайне своеобразными метафорами и сравнениями, реализованными через довольно неожиданное словоупотребление. Наступившую тишину нарушило вино, острым плеском наполнившее бокалы. Зоенька поставила пустую бутылку на пол, около кухонной мойки, и, наконец, присела, впервые с того момента, как переступила порог дома.
Нестор тут же заметил, что девушка присела отнюдь не отдохнуть, а лишь для того, чтобы отвлечь и успокоить взбудораженного вином и беседой доцента Индрина. Глеб Сигурдович вновь не мог оторвать взгляд от своей небесно-голубой рубашки, только теперь его внимание было приковано не к верхним, а к нижним расстегнутым пуговицам. Эх, не спасут сегодня Индрина ни компаративистика, ни историческая грамматика, ни семантические поля – слишком много впечатлений. Нестору было неловко – его спутница явно довела доцента до крайней степени мобилизации всех жизненных ресурсов организма. Ситуация, без сомнений, стрессовая. Придется попросить Зоеньку задержаться в гостях – снять напряжение и вернуть Глеба Сигурдовича в рабочее состояние. Нестор приподнял бровь и слегка подмигнул девушке. Зоенька чуть пожала плечами и незаметно кивнула. Глаза ее вопрошали: «Прямо сейчас?». Нестор так же незаметно и беззвучно сказал: «Потом». Этот молниеносный диалог прошел мимо временного хозяина дома – Глеб Сигурдович был поглощен созерцанием. Видимо, подобная медитация подействовала на лектора успокаивающе: он продолжил тоном ровным и сухим, скорее для протокола, чем из стремления донести некие новые мысли до слушателей. Нестору даже показалось, что Индрин цитирует, а не живо импровизирует, как он делал несколько секунд ранее.
– В этом главный и основной грех современной западной цивилизации, – не сказал, а продиктовал Индрин. – Она стремится во всем мире нивелировать и упразднить все индивидуальные национальные различия, ввести повсюду единообразные формы быта, общественно-государственного устройства и одинаковые понятия. Ломая своеобразные духовные устои жизни и культуры каждого отдельного народа, она не заменяет и не может заменить их никакими другими духовными устоями и насаждает только внешние формы быта. Эти формы покоятся лишь на материально-утилитарных или рационалистических основаниях. Благодаря этому западноевропейская цивилизация производит небывалое опустошение в душах «демократизированных» народов, делая их в отношении духовного творчества бесплодными, в отношении нравственном – безразличными или одичавшими.
– Кто? Кто-нибудь из славянофилов? Хомяков или Достоевский? – попытался угадать Нестор.
– Из философов-евразийцев, – подсказал Индрин. – Николай Сергеевич Трубецкой. Мой коллега – лингвист, доцент. Его закон национального дробления и множественности национальных языков и культур весьма помог мне в работе. Только он был замкнут на православие, видел в нем вестника всеобщей консолидации. И был не прав, неверно понимая суть православия. Православие, и только его, называл он христианством. И замечал, что в противоположность «юдаизму», как тогда было принято говорить, связанному с определенной расой, мусульманству, связанному с определенной культурой, и буддизму, в принципе враждебному всякому культурному делению, христианство выше рас и культур, но не упраздняет ни многообразия, ни своеобразия рас и культур. При том, что смысл словосочетания «христианское православие» подобен несуразному словосочетанию «мусульманский буддизм». Мифологическое мировоззрение прославления Прави, мира богов и духов, то, что ныне принято свысока называть язычеством, – вот основа православия. Все остальное – лишь более поздние и чаще всего насильственные наслоения.
Индрин все-таки заставил себя оторвать взгляд от притягательной динамики Зоенькиных голых ног. Для этого ему даже пришлось вскочить и начать маятниковое блуждание от стола к плите и обратно.
– Как-то посетил одну сельскую область, достопримечательную деревянными старообрядческими церквами. На шпилях этих церквей до сей поры красуются кресты времен Никона – в горизонтальном полумесяце. Каково значение такого символа? – как на лекции, Индрин пытался вовлечь «студентов» в диалог.
– Крест – солярный символ, – легко включился Нестор. – Полумесяц, соответственно, – символ селенический. Смена дня и ночи. Или победа света над тьмой. Или гармоничное единство мужского и женского начал. Своеобразный аналог круга у-цзы с черно-белыми запятыми инь-ян на Востоке. Символ настолько же многозначный, насколько и древний.
– Без сомнения! – обрадовался Индрин. – Без сомнения. Женщина-экскурсовод, весьма грамотная и велеречивая, абсолютно серьезно, без тени смущения, назвала этот символ православной загадкой и предложила три версии «отгадки». Либо, сказала она, полумесяц – это кораблик, а крест – это парус, несущий христиан к спасению; либо полумесяц – это ясли Вифлеемские, либо чаша евхаристическая. А потом доверительно так обратилась к любознательным слушателям: «Но мы-то с вами понимаем, что это символ победы христианства над исламом». – Доцент изобразил «доверительный прищур» экскурсовода. Вышло так уморительно, что Нестор и Зоенька не сумели сдержать смеха. Окрыленный реакцией гостей, Индрин вдохновенно продолжил:
– Христианство в процессе экспансии ведет себя хитро: надевает маски свергнутых богов, а ветхозаветный Яхве вообще может облачиться в костюм растаманского Джа с полными карманами травы. – И Глеб Сигурдович даже похлопал себя по брючным карманам. Карманы были пусты. Зато бокал был полон, и это обстоятельство в очередной раз вдохновило оратора.
– Помните, Нестор Иванович, Вы как-то спрашивали о бестселлерах. А что такое бестселлер? Это некая условная культурная ценность, получившая общественное признание. Трубецкой говорил, что такие «культурные ценности» стушевывают отпечатки слишком индивидуальных черт их творцов и слишком индивидуальный тон потребностей и вкусов отдельных членов данного социально-культурного организма. Другими словами, усредняют мысль, «стадолизируют» сознание. И эта усредненная мысль начинает диктовать новые критерии общественного признания. Заколдованный круг, порочный, а потому замкнутый и неразрывный.
– А разве возможно единение народов без поиска компромиссов, без некоторого упрощения и уподобления? – неожиданно заговорила Зоенька. – Подобно отношениям между мужчиной и женщиной, где гармония возможна только за счет взаимных уступок и неминуемых обоюдных «прогибов». – С целью проиллюстрировать данный тезис, Зоенька встала и прогнулась.
