Фабиан… Это слово являлось чуть ли не синонимом кротости и покорности. Тихий, молчаливый, почти по-человечески добродушный, немного заторможенный (каким его помнили на «Гермесе»), сейчас он, точно воскреснув из состояния механической смерти, шагал как ни в чем не бывало, но…присутствовало некое чувство… Бред! Механизмы не способны чувствовать. Может, что-то изменилось в мимике его лица?.. Опять вздор! У них нет ни лица, ни мимики. Металлическая маска — не более и не менее. Но все же было нечто такое, что отличало его от прежнего Фабиана. Что именно — не разобрать, тем более в темноте.
Вот он подошел к груде искореженных мертвых тел — да, тех, которые Айрант самым что ни на есть варварским способом выбросил из грузового отсека. Немного постоял, помолчал и направился в другую сторону. Его искусственное лицо (воспользуемся все же этим словом), или скажем иначе — безжизненный слепок вместо лица, так и не выразило никаких эмоций: ни страха, ни удивления, ни печали В электрических цепях его кем-то смодулированного сознания ни на долю ампера не изменилась сила тока, не повысилось напряжение: он был абсолютно холоден и ко всему равнодушен.
Приблизившись к могилам, где были погребены участники последней похоронной компании — те, кого он еще совсем недавно высокопарно называл своими «господами», робот не удостоил себя трудом хотя бы с полминуты постоять перед каждым памятником, что требовали элементарные правила почтения к умершим, кстати, заложенные в программу его полупроводникового сознания. Взглядом, длившимся пару мгновений, он проткнул все четыре песчаных бугра, словно прощупав их содержимое, затем резко повернулся и подошел к трупу Кьюнга. Слегка потрогав его ногой и убедившись, что жизнь покинула и это тело, Фабиан непонятно для чего вдруг направился внутрь кладбища. Ни лице — та же непроницаемая маска холода и равнодушия. Конечно, холод и равнодушие, его незыблемые статус кво, были присущи ему всегда, но только сейчас они обрели какую-то обледенелую чувственность, даже оттенок злорадства и ненависти… Опять мерещится?
Возможно.
А далее стало твориться что-то еще более странное. Посторонний наблюдатель, если б таковой существовал, задался бы разумным вопросом: да Фабиан ли это? Робот начал производить совершенно непонятные, не заложенные ни в одну из его программ движения: то поднимет обе руки вверх, производя вращательные движения кистями, то разведет их в стороны, по очереди сгибая левый и правый сустав. Потом он принялся кружиться на месте, подергивая ногами, как в эпилептическом припадке, создаваемом спонтанно возникающими токами в координационных цепях. Его голова покачивалась из стороны в сторону. Все это ошеломляющее зрелище слишком походило на… какой-то сакраментальный танец.
Действительно! Робот танцевал!
Среди умерших могил, как наваждение из ночного кошмара, вращалась его пляшущая фигура. Прожектора оставленного Кьюнгом планетохода все еще извергали из себя подобие света, тем самым озаряя эту сюрреалистичную картину, столь неестественную для рассудка. Титановая обшивка поблескивала сотнями маленьких огоньков, отражая свет, а порой полностью растворялась во мраке, что производило впечатление аморфного бестелесного духа, то возникающего для взора, то исчезающего в своем невидимом мире. Удачное, кстати, впечатление…
Наконец Фабиан остановился, еще раз огляделся вокруг, показав во все стороны потухшего мироздания свою жуткую металлическую маску, и вдруг…
Мир даже содрогнулся от этой выходки.
…вдруг он ЗАСМЕЯЛСЯ!
Первый раз в поднебесной раздался этот синтезированный искусственный смех, рождающий в себе отзвуки чего-то демонического. Звон металла о металл. Скрежет беспорядочных звуков о метановый затверделый воздух. Хохот самого дьявола, облаченного в белую железную кирасу. Его голос многократным эхом несся над могилами и был настолько пронзительным, что чуть не разбудил тлевших под ними мертвецов.
Но это еще не все. Следом произошло событие, вносящее наконец смутную ясность в сумбур минувших приключений, приоткрывающее завесу так и не разгаданных тайн. Если б остался жив хотя бы один из пятерых и видел все это со стороны, он бы наверняка начал рвать на себе волосы и проклинать себя за тугодумие. Он бы отчаянно воскликнул: «Так вот, оказывается, в чем была разгадка! И так близко! Где были наши глаза?! Какой бог даровал нам такие скудные мозги?!». Первое, что могло прийти в голову, очевидно: убийцей является Фабиан. Версия (теперь уже!) убедительная, вполне правдоподобная, но увы, не совсем верная. Сказать точнее — совсем НЕ верная.
Робот вдруг замер. Руки его опустились, голова слегка склонилась, взор потух, как будто колдовские чары вновь пришли в действие, обращая все тела и предметы в безмолвные статуи. Потом что-то зашуршало у него внутри, раздался едва уловимый скрип, и далее нечто вообще интересное: в той области, где у него находилась грудная клетка (выражаясь человеческими терминами), произошло во всех смыслах загадочное шевеление, будто бы к нему не относящееся: чуждое, инородное. Вдруг открылись две маленькие дверцы, грудь как бы распахнулась, а оттуда выполз (или вывалился) комок бесформенной слизи. Он был желтоватого цвета, без ясных контуров или очертаний, совсем непонятной внешности и еще более непонятной внутренней сути. Комок, обернувшись огромной каплей, начал медленно стекать по телу робота, не оставляя при этом следа. Будь здесь посторонний наблюдатель, его страх и недоумение уступили бы место простому любопытству. Некоторое время эта невнятная по форме и структуре масса чего-то неопределенного лежала в песках. Фабиан стоял рядом и не производил ни единого движения. Такое безучастие могла являть только кукла, которую выключили нажатием потайной кнопки. Нет, дело тут было явно не в Фабиане. Он, как станет вскоре известно, выполнял лишь роль троянского коня из древнего еще незабытого мифа. Тот желтый комок: вот на что следовало бы обратить внимание.
Действительно. Комок вдруг начал расти, подобно надувной игрушке расширяясь во все стороны. И тут только в аморфном зародыше стали проглядываться признаки телесности: голова, туловище, руки и ноги. Магическое перевоплощение длилось минуты две, не больше. Вот уже рядом с роботом находилось некое существо. В глубокой темноте да еще со слабым зрением и отуманенным рассудком его можно было ошибочно принять за человека. Но стоило хоть ненадолго задержать на нем взгляд, как сразу становилось ясно: ничего человеческого здесь никогда и не было. Неестественно вытянутый овал лица, маленькие глубоко посаженные глаза без бровей и ресниц, нос, чем-то напоминающий загнутый клюв, непомерно пухлые длинные губы, которые постоянно подергивались, заглатывая метановый воздух. Даже самое кривое зеркало не смогло бы так исказить и изуродовать нормальный человеческий облик. Кожа была абсолютно желтая. Руки и ноги — худые, безобразно-длинные.
