Империя дряхлеет и впадает в маразм. Даже события на Хорле не вывели ее из спячки. Следующим мы освободим Хорл.
Она осеклась. Вивиан быстро глянул на них, повернулся к стене.
— Мы нашли его позже, он бродил по берегу, — тихо продолжала женщина. — Брат Канкостлана, что поделаешь… Он ведь так и не понял, что натворил. Мы думаем, он изначально был умственно отсталый, помимо того, что с ним сотворили. Достучаться невозможно. Слышали про гениальных идиотов? Он такой ласковый и так улыбается, что ему все верят.
Келлер вспомнил, как его самого потянуло к ласковому незнакомцу и невольно поежился. Искусное орудие Империи. Дитя-убийца.
Вивиан остановился перед странной резьбой в нише. Журналист нахмурился. Терранский орел, здесь? Мужчина-мальчик как будто что-то шептал изображению.
— Он сам это вырезал. Кос разрешил оставить. Какая теперь разница. — Женщина склонила седую голову. — Послушайте.
Из-за каких-то причуд акустики журналист отчетливо слышал шепот Вивиана.
— …говорит, его зовут Келлер из «Инопланетных новостей». Имени не сказал, только фамилию. Говорит, прилетел на «Комарове» из Альдебаранского сектора, чтобы взять интервью у бунтовщика — принца Канкостлана. Его рост примерно метр восемьдесят, телосложение среднее, волосы русые, глаза серые. У него шрам на правой мочке уха, и его часы на сорок пять единиц опережают планетарное время…
В последний вечер
(рассказ, перевод Е. Доброхотовой-Майковой)
On the Last Afternoon. Рассказ опубликован в журнале Amazing Science Fiction в ноябре 1972 г., включен в сборник Warm Worlds and Otherwise («Миры теплые и наоборот», 1975).
— Тебе придется нам помочь, — с усилием проговорил Мийша. — Последний раз. Ты ведь это можешь, правда?
Нойон не ответил. Он висел на своей ветке, как все годы с тех пор, как его впервые нашли в рощице на мысу: старый немыслимо ветхий черный предмет или сущность, по виду такой же безжизненный, как пустой термитник. Никто, кроме Мийши, не верил, что он живой. Он не менялся все тридцать лет существования поселка, но Мийша уже некоторое время знал, что нойон умирает.
Как и он сам. Впрочем, сейчас это не имело значения.
Он встал с ящика записей и, потирая больную ляжку, хмуро посмотрел на безбурное зеленое море. Роща нойона располагалась на мысу рядом с длинной полосой пляжа. Слева были главные поля поселения, к ним подступали джунгли. Справа виднелись соломенные крыши, само святое гнездо. Зерновой амбар, печи для обжига, цистерна с запасом воды, дубильный двор, мастерские, навесы для сушки рыбы. Общие жилые дома и четыре отдельных, из них один — его и Бет. В центре — двойное сердце: ясли и библиотека. Их будущее и прошлое.
Человек Мийша не смотрел сейчас туда, потому что поселение всегда было перед его глазами. Каждый кирпич, брус, труба и проволока присутствовали на его мысленной карте, каждое изобретательное решение и хлипкая временная мера, продуманное и случайное вплоть до последней незаменимей детали с корабля, чей остов ржавел на опушке джунглей у него за спиной.
Он смотрел не туда, а дальше, за людей, работавших и плескавшихся у пирса, за мели, которые тянулись до горизонта, спокойного, как молоко. Слушал.
И наконец он различил то, чего ждал: протяжный, идущий ниоткуда свист.
Они там. За горизонтом, где планетарный океан вечно бьет в последние рифы материка, собирались губители.
— Ты можешь сделать это в последний раз, — сказал он нойону. — Ты должен.
Нойон молчал, как всегда.
Мийша заставил себя не прислушиваться больше и повернулся взглянуть на стену, которую возводили внизу. Пирс из бревенчатых срубов отходил от мыса и шел наискосок через мели к линии столбов, идущей от дальней стороны пляжа. Все вместе широким клином указывало на море. Защита поселения.
На незаконченном острие клина слышались крики, двигались загорелые тела. Несколько плотов были нагружены камнями, две пироги буксировали бревна. Другая команда тащила по мелководью длинный составной брус.
— Они не успеют закончить, — пробормотал Мийша. — Стена не выдержит.
Он обвел взглядом укрепления, тысячный раз вспоминая положение столбов, слабые места. Стену надо было ставить на большей глубине. Но времени не хватало, они взялись слишком поздно. Ему никто не верил, пока море не начало выносить подтверждения.
— Они и сейчас на самом деле не верят, — сказал он. — Они не боятся.
Он мучительно скривился, глядя на ближайший пляж, где парни и девушки связывали бревна веревками из лиан. Некоторые девушки пели. Один парень толкнул другого, тот выронил свой конец бревна, оба упали. Крики, гогот. «Давайте, давайте», — простонал он, молотя себя по переломанным ляжкам и наблюдая, как старый Томас подгоняет молодежь. Томас его переживет, если, конечно, они уцелеют, если хоть кто-нибудь уцелеет после того, что им предстоит. Мийша снова тихо застонал. Его любимые, семя его рода на этой чужой планете. Высокие, бесстрашные, уверенные в себе, каким сам он никогда не был.
— Человек — это животное, чьи мечты сбываются и убивают его, — сказал он нойону. — Добавь к своим определениям… Ты мог бы меня предупредить. Ты был здесь прежде. Ты знал. Ты знал, что я не понимаю.
Нойон по-прежнему молчал. Он во всем отличался от человека. Как мог он понять, что́ эта бухта означала для них тогда, тридцать лет назад? Внезапный большой просвет на самом краю материка, когда их искалеченный корабль должен был с минуты на минуту рухнуть в джунгли или на скалы. И в последнюю минуту это место открылось им и приняло их. Он сам вывел уцелевших благодарно истекать кровью на обожженном песке.
Они решили, что этот участок площадью в квадратную милю, до самого моря, опустошил торнадо, причем не очень давно: зеленые ростки пробивались наружу, питаемые подземными водами. А слой перегноя на песке оказался очень плодородным; их посевы сразу пошли в рост. Теплая лагуна кишела рыбой. Первые два года они жили в раю. Пока вода…
— Вы не… подвижны? — Нойон заговорил в мозгу внезапно, перебив мысли. Как всегда, он «заговорил», когда Мийша на него не смотрел. Как обычно, его речь была вопросом.
По долгой привычке Мийша понял, о чем спрашивает нойон. Он вздохнул:
— Ты не понимаешь. Животные вроде меня — ничто сами по себе, без накопленного труда других людей. Наши тела могут убежать, да. Но если наша колония погибнет, уцелевшие превратятся в зверей, чьи силы будут уходить на поиски еды и на спаривание. То, что делает нас людьми, исчезнет.
