— Вам надо отдыхать! — спохватился он. — И лекарства!
Профессор отрицательно качнул пальцами:
— Уйду скоро. Говорим. Ты — ученик Кошки Мэй, обязан знать. Знай: мир твой — не единственный сущий…
— Я знаю уже…
— Знаешь. Но не все. Миры суть одно. Одни законы. Я, профессор психопатологии этносов Хэй Син, открыл-доказал!
— Белхалаш и господари? — не поверил он. — Здесь?
— И маскулины, — серьезно сказал профессор. — И законы Аркана. Арктур и Земля — одно. Я, Хэй Син, исследовал-понял!
— И убийцыАспанбека? Профсоюзные боевики, да? Что-то не видно.
— Будут, — тихо пообещал старик и прикрыл глаза. — И великие воины справедливости устают. Устают, мирной жизни начинают желать. А ее нет, мирной жизни-то…
Профессор не шевелился, и ему показалось даже, что тот умер прямо на стуле. Но старик снова открыл глаза.
— Все будет, — улыбнулся Ян Хэк. — Великий воин вернется. Выйдешь однажды, увидишь господарскую тварь на улице — и случится. Вернешься, вилы возьмешь — и убьешь господарскую тварь, чтоб на людей не выпускали. Скажут против господари — и господарей убьешь. Так будет. Убийцы Аспанбека — аватары законов мироздания самого, без них никак. Ты увидишь.
Профессор поднялся неожиданно легко.
— Вот и сказал, — облегченно повел пальцами старый боевик. — Больше ничто в мире не держит.
И шагнул к выходу. Прямо как был, в сандалиях на босу ногу.
— Точка перехода закрыта, — напомнил он.
— Что мне переход? Что мне Арктур? Воин справедливости — он везде. Ты поймешь.
В дверях старик остановился в сомнении.
— Отвечу на вопрос. На самый главный, незаданный. Смысл жизни, верно? Госпожа Тан сказала — убьют ее, чтоб деток воспитал. Вот для того и живешь. Дети — они вне войны. Запомни. Я, Ян Хэк, профсоюзный убийца, я, Руфес, бандит из плавней, И Хэй Син, профессор психопатологии этносов, так сказал!
Гордые слова еще звучали, а старика уже не было. Ушел. Потом он задавался вопросом, почему отпустил его. Больного, раздетого, в ночь и снег. Так и не нашел ответа. Да, бродил утром, искал следы. Не нашел, естественно, какие следы на укатанной улице. И на точке перехода лежал нетронутый снег, туда тоже сбегал… Потом нарвался на кавказскую овчарку. Или среднеазиатскую, кто б различал этих тварей господарских. Зверюга загнала на забор какую-то девчонку и кровожадно рычала внизу. Зрелище, довольно частое для их коттеджного поселка. Раньше он обходил собак дальней дорогой или вообще возвращался домой, но в этот раз накатило бешенство.
— Ладно, — пообещал он непонятно кому. — Ладно…
Вернулся домой, взял вилы. Он прикупил их летом, хорошие такие вилы, и зачем-то наточил их еще тогда. Как знал, что пригодятся.
Если честно, он знал. Потому и купил.
Овчарка косила на него кровавым глазом и глухо рычала.
— Не дождешься! — крикнул он в небо. — Слышишь?! Здесь не Арктур! Я мирно жить хочу!
Зацепил зверюгу вилами за ошейник и затолкал в ближайшую открытую калитку. Как ни странно, лохматая дрянь подчинилась. В калитке он медленно отвел вилы для удара.
— Поняла? — хрипло сказал он собаке.
Вышел хозяин. Выругался, загнал овчарку в вольер.
— Дура, который раз сетку рвет! — пожаловался господарь, вернувшись. — Она там никого?..
— Если б она тронула детей… — выдавил он. — Если б только тронула…
Господарь сделал вид, что ничего не услышал, сказал спасибо за помощь и захлопнул калитку.
Тогда он выпил первый раз в жизни. Испытал жар, приливший к лицу, потерю координации, а облегчения не испытал. И решил, что если не пил, нечего на старости лет начинать. Легче не становится, и вилы, если что, не удержит. Или не удержится от удара. И тогда Земля свернет на путь Арктура, страшный путь. Главное — удержаться от удара.
Пришла ранняя холодная весна, пришла работа. Жизнь потихоньку продолжалась. На первую зарплату он по учительской еще привычке купил газету. Полистал на ходу — и остановился. Со страницы на него смотрела Худышка Уй. Нет, не смотрела, просто лежала в простреленном салоне своего внедорожника, повернув к камере спокойное лицо. Бандитские разборки, застрелен главный бухгалтер объединения спиртовых заводов, обычное в их городе дело. Директора и главбуха алкогольной корпорации стреляли раз в полгода, такое уж это было место — денежное, но расстрельное.
А дома его ждал бандит. Шофер Худышки Уй, Хохол. Нет, он не вспомнил его, тот сам назвался. Качок держал в руках маленький сверток.
— Где бродишь? — буркнул бандит. — Вот, держи. Она сказала передать, если что. А мне делать больше нечего, как передавать… Да, и еще пароль.
Бандит напрягся и произнес непривычные звуки. "Дети вне войны", с трудом понял он.
Бандит давно ушел, а он все стоял со свертком, на зная, что делать. Потом сверток закряхтел. Руки многодетного отца по въевшейся привычке развернули ребенка чуть боком, прижали к груди, чтоб носик согрелся и позволил малышке снова заснуть…
Да, это была девочка. Черноглазая милая кроха, вылитая обезьянка — но они все обезьянки в таком возрасте… Его и Худышки Уй дочь.
Девочка, извлеченная из одеяла, вытаращила глаза. Огляделась на удивление осмыленно. Уставилась на обои. Заорала обиженно, как будто ее обманули. И он сразу понял, в чем смысл его жизни.
Чифа — вообще-то тряпка.
средство личного передвижения, вроде автомобиля, но не оно, а гораздо дороже
седалище — это на чем сидят, очень сложное приспособление
маскулин — рабочий, как правило, занят физическим трудом, с низким культурным уровнем, то есть небритый и немытый
