— Температура поднимается, товарищ капитан. Нехорошо. А у меня нет ничего жаропонижающего. Как вас зовут? Я ведь и не спросила.
— Никита. Никита Волков.
— Автомат у вас интересный был. Его выстрелом разнесло. Трофейный?
— Нет, Машенька, наш.
— Самая новая разработка?
— Есть и новее. Ты кем работаешь, Маша?
— А я не работаю. После медицинского училища сразу на фронт попросилась.
Мне ничего не было ясно. Но я решил принять правила игры.
— Почему не в госпитале служишь, а на передовой, под огнем?
— Так уж сложилось, — потупила глаза девушка. — Не поладила кое с кем. Знаете, бывает…
— Раненых с поля боя должны выносить мужчины-санитары. Разве нет?
— Кто же воевать тогда будет? Раненых таскать и девчонкам под силу. А вы воюйте.
Откуда-то с новой силой потянуло гарью. Как бы нам не задохнуться в этом погребе.
— Уходить надо, Маша. Тебе надо уходить. Я пережду.
— Нет, товарищ капитан. Я вас не брошу.
Что это за обращение — «товарищ» и на «вы»? Пытается шутить? Сама боится? И что она, в конце концов, здесь делает?
— Это приказ, Мария. Уходите. Немедленно.
— Медсестры не в вашем подчинении, товарищ капитан. Да и засыпало землянку. Дверь не открывается, я хотела выглянуть. А щель бревнами завалило. Из пушки соседний дом разнесли.
— Что ж, значит, судьба.
Сил спорить у меня не было. Я попытался перевернуться на бок. Получилось, хоть и с трудом. На полу, на куске брезента, заметил черную коробочку и наушники. Да это же плеер Старостина! Поручик оставил его в укрытии. И правильно — в окопе нужно слушать звуки боя. Музыка отвлекает и может погубить. Но лучше бы он оставил здесь пакет первой помощи…
— Вы поспите, товарищ капитан.
— Давай на «ты», Мария? Мне неудобно — не настолько я тебя старше. А ты мне еще и жизнь спасла.
— Хорошо, давай на «ты», Никита. А что жизнь спасла — так для того ведь я и служу. Да и громко это сказано. Ты, может, и без меня выбрался бы.
— Мне и правда память отшибло, наверное. Не помню, как я здесь очутился, — солгал я. — Ты из какого подразделения?
— Из медсанбата, откуда же еще? Тринадцатая гвардейская стрелковая дивизия. А ты не наш, что ли? Откуда? Из сто девяносто шестой стрелковой?
— Не помню. Не знаю.
Девушка подозрительно взглянула на меня, наморщила лобик.
— Что-то хоть помнишь? Призвали тебя когда?
— Да вот, буквально несколько дней назад.
— А до этого что же? По брони на заводе работал?
— Не на заводе. В градоуправлении.
— А… Из Москвы?
— Нет, из Ростова. А ты откуда?
— Из Кривого Рога. На Украине. Немцы его давно уже захватили.
— Так мы с немцами воюем, Маша?
— С фашистами, — лицо девушки стало еще более настороженным. Словно она ожидала от меня какого-то подвоха.
— Но фашисты же вроде в Италии? Слово итальянское…
— И в Германии тоже фашисты. Ты спи, капитан. Спи. Потом поговорим.
— Нет, спать я не хочу. Вдруг враги нагрянут? Хоть какое-то оружие у тебя есть?
— Нет.
— Клинок мой тоже в поле остался?
— Не знаю. Не видела. Автомат покорежило, больше ничего не заметила.
Толку от серебряной шпаги мне сейчас не было никакого, вряд ли я смог бы вытащить ее из ножен, но потеря меня очень огорчила. Если придется умереть — не хотелось делать это как безродному псу, безоружному.
— Посмотри, может, найдется что-то в укрытии? И подай мне, пожалуйста, плеер — он, наверное, работает.
Мария поднялась, прошла в другой угол землянки, наклонилась. Хорошая фигурка, но ведь совсем еще девчонка… Куда ей на себе бойцов с поля боя вытаскивать? Кто такое придумать мог?
Вернулась с гранатой в руке. Граната была странной — большой, гладкой. И не противотанковая, но и противопехотных таких я не встречал. Может быть, персидская? Но откуда она здесь могла взяться?
— А плеер, Машенька?
— Что это такое, Никита?
Мне опять стало не по себе. Как молодая девушка может не знать, что такое плеер?
— Ты его не заметила? Вон, коробочка в углу. Девушка дала мне коробочку и наушники.
— Рация? — восхитилась она. — Или миноискатель? Не может быть рация такой маленькой!
Не может? Почему же не может? У Старостина какой-то старорежимный плеер, с компакт-дисками, внушительных, я бы сказал, размеров. Если бы я имел привычку слушать на улице музыку, то купил бы себе цифровой раз в пять меньше. Но на вкус и цвет товарища нет.
— Это проигрыватель, — ожидая, что девушка рассмеется, объяснил я. — Слушать музыку. И, кстати, где-то у меня был телефон. Совсем забыл… Надо позвонить своим.
Действительно, с этой суетой, с Машей, которая меня то удивляла, то пугала, я перестал ориентироваться в ситуации. Чего проще — достать трубку и позвонить Сысоеву? Им сейчас не до меня — но, может быть, я смогу встать? И надо предупредить их, что на полигоне гражданские… Хотя какая же Маша гражданская? Утверждает, что служит… Ничего не поймешь!
Пошарив по карманам, телефона я не нашел. Неужели выпал? Мария смотрела на меня жалостливо.
— Совсем тебе плохо, Никитушка. Разве может телефон в кармане помещаться? Нет у нас линии связи. И телефона нет. Но ничего, наши высоту отобьют — выберемся.
Спрашивать, зачем нашим отбивать высоту, я не стал. Бесполезно. Эта девушка не имеет ни малейшего понятия о том, что творится здесь. Или я действительно потерял память и воображаю невесть что, а мы вовсе не в степях под Царицыном и воюем не с ограниченным контингентом персов, а с Германией или с Италией. Правда, невероятно, что немецкие или любые другие европейские войска дошли до Волги — а значит, мы на Днепре, или на Дунае, или на Висле…
— За Волгой сейчас спокойно, — словно специально опровергая мои умозаключения, проговорила Мария. — Урожай собрали, который остался, жара спала. Скоро дожди пойдут — и завязнут немцы. Зима заморозит, стужа скует…
Я включил плеер. Старостин нарезал диски сам — рассказывал об этом еще перед боем, совал мне плеер. Но настроения не было… Первой заиграла песня «Мельницы».
Позабытые стынут колодцы,
Выцвел вереск на мили окрест,
И смотрю я, как катится солнце
По холодному склону небес,
Теряя остатки тепла…
Мария смотрела на меня с нескрываемым удивлением. Я поманил ее пальцем и протянул наушники.
