Артем взбил слежавшееся сено, помог Надежде улечься и накрыл своим плащом. Через несколько минут она попросила пить, целиком опорожнила объемистый кувшин и сказала: «Еще». Когда Артем вернулся со свежей водой, Надежда лежала лицом к стене, прикрывая рот рукой, а все выпитое ей до этого было извергнуто на постель.
— Что случилось? — встревожился Артем. — Тебе плохо?
Надежда, не поворачиваясь, протянула ему руку и разжала кулак. На ладони лежал черный сгусток крови.
— Скоро я умру, — сказала она без всякого выражения. — Генобра знала, что делала, когда давала тебе этот яд. Противоядие лишь замедляет его действие… Только не вздумай меня успокаивать. Все шло к этому. Такой конец был давно предопределен. Мне уже ничто не сможет помочь.
— Перестань! — Артем почти закричал. — Ты бредишь! Ты сама не знаешь, что говоришь! Вы умеете превращать людей в самых невероятных тварей, заменяете сердце и кожу, вы можете оживлять мертвецов! Неужели здесь не найдется нужных снадобий, чтобы изгнать яд из твоей крови!
— Успокойся. Когда твое тело становится твоим собственным врагом и пожирает самое себя, не помогут никакие снадобья. Я чувствую, как у меня внутри разгорается пожар. Сейчас мое тело лишь колыбель, в которой пребывает беспомощный ребенок. Колыбели суждено сгореть, но ребенка необходимо спасти. Не кричи и не лей напрасных слез. Плакать и стенать будешь потом, когда меня не станет. А теперь делай то, что я скажу. Обещаешь?
— Обещаю. Только…
— Молчи, — оборвала его Надежда. — Иди и осмотри все подземелье. Отыщи хотя бы одно существо, которое посредством своей крови может поддержать жизнь в человеке, у которого изъяты сердце, печень и легкие. Ты видел эти безглазые туши, у которых вместо хвоста свисает пучок трубок. Если тебе повстречаются твари, обычно помогающие максарам перекраивать живой материал, гони их сюда. Грубую работу лучше них никто не сделает.
Прихватив с собой клинок Стардаха, который, к счастью, был приведен в действие только на одну двадцатую часть своей максимальной длины (в лабиринте подземных коридоров пятидесятиметровое всепроникающее лезвие доставило бы владельцу больше неприятностей, чем пользы), Артем отправился выполнять распоряжение Надежды. Все обследованные им помещения носили следы погрома и запустения. Те, кто побывал здесь, не столько грабили, сколько крушили — горами возвышались черепки битой посуды, гнили выброшенные из кладовых припасы, на полу тут и там чернели кострища, в которых жгли ковры и драгоценную мебель.
В одном из дальних залов он все же обнаружил несколько десятков прикованных к раме толстокожих доноров, но все они были давно мертвы и изъедены червями. Зато там же ему повстречалась парочка злых, совершенно одичавших мартышек. Добровольно покинуть свое укрытие они не пожелали даже под угрозой клинка. Артему пришлось немало повозиться, прежде чем поймать их и связать крепкой верейкой.
Впрочем, единственного взгляда Надежды оказалось достаточно, чтобы мартышки перестали верещать и кусаться. Воля максара действовала на них эффективнее любой смирительной рубашки.
Выслушав рассказ Артема о том, что он видел в подземелье, Надежда сказала:
— Тогда нужно найти любое крупное живое существо. Мрызла, человека, лошадь. Если я вдруг умру раньше, чем ребенок появится на свет, кто-то должен будет питать его своими соками.
— Вряд ли сейчас в окрестностях цитадели можно найти кого-нибудь. Внушение, которым Стардах погубил твое воинство, разогнало все живое на многие тысячи шагов вокруг. Придется мне самому лечь рядом с тобой на раму.
— Нет. Это может повредить тебе. Не забывай, что ребенок останется на твоем попечении. Ты должен быть здоровым и сильным.
— Возьми мою кровь, несравненная! — Оказывается, Яшт не спал, а уже давно прислушивался к их разговору. — Это я чуть не погубил вас всех. Я виноват в том, что случилось. Страх превратил меня в безвольную скотину.
— Не кори себя понапрасну. — Надежда слабо улыбнулась. — Не тебе соперничать с волей Стардаха. Люди куда более твердые и опытные, чем ты, превращались в его верных прислужников. Вспомни хотя бы Иллабрана.
— После этого позора мне остается только умереть. Позволь мне послужить тебе в последний раз.
— Выбора у нас все равно нет… Но ты не бойся. Это не обязательно означает смерть. Особые средства будут поддерживать твое сердце и помогать легким. Надеюсь, что яд, проникший в мою кровь, опасен только для максаров… А теперь помоги мне встать. — Она тяжело и сухо закашлялась. — Если в этом мире все же есть какая-то высшая сила, она обязана помочь моему ребенку…
Артем уложил их на две соседние рамы, — сначала Яшта, который не создал ему никаких проблем, а затем Надежду, при каждом движении буквально корчившуюся от боли. Раздевал он ее как стеклянную куклу — медленно и осторожно, но когда вместе с сапогом с ее левой ноги сошел приличный лоскут кожи вместе с ногтем большого пальца, Надежда тихо попросила:
— Не надо… Отойди… Я не хочу, чтобы ты видел меня такой…
До последнего момента он надеялся на чудо, на счастливый исход и только теперь убедился, что бесплатных чудес не бывает даже в этом ирреальном мире, что его любимая обречена и что гибель эта и есть расплата за все — за длинную череду жертв, начиная с судьи Марвина и кончая Калекой, за собственную половинчатость, оставившую ее на полпути между добром и злом, за любовь к человеку по имени Артем, за душевную тупость и легкомыслие этого самого Артема, за врожденную трусость жестянщиков и древние грехи максаров. Судьба безжалостно — с кровью — отсекала добрый кусок его жизни, и сейчас, глядя в прошлое, можно было только выть от бессильного и запоздалого раскаяния. Сколько возможностей потеряно, сколько оплошностей допущено, сколько раз они попусту искушали рок!
А мартышки тем временем уже трудились вовсю, подтаскивая необходимый инструмент и снадобья, распарывая и сшивая плоть, старательно возвращая жизнь в тело, для этой жизни уже совсем не приспособленное. Десятки трубок соединяли организм Надежды и Яшта, и его кровь пульсировала в них, а ее — огромной лужей растекалась по полу. Жестянщик дышал глубоко и мерно, словно кузнечные мехи раздувал, и если на фоне этого тяжелого сопения раздавался иногда стон — он принадлежал Надежде. Потеряв власть над телом, она постепенно теряла и хваленую максарскую волю. Как это ни парадоксально, но по мере приближения смерти Надежда все больше становилась похожей на обыкновенного человека.
Однажды, не выдержав особенно мучительного стона, он подошел к ней. Надежда с головы до ног была покрыта толстой коркой густой, а кое-где уже и затвердевшей мази, цветом похожей на гречневую муку. Однако контуры этой новой оболочки не везде соответствовали прежним очертаниям так хорошо знакомого Артему тела, а кое-где под светло-коричневым панцирем что-то явственно шевелилось, словно клубок змей перекатывался. В уголках рта появилась та самая пушистая плесень, которая стала саваном для останков Стардаха. Артем обрывком бинта осторожно стер серый налет, и Надежда, словно очнувшись от дремы, приподняла веки.
