— Ну что, Юра, хотите…
Его прервало мягкое пение радиофонного вызова. Он извинился и поспешно вытащил из кармана радиофон.
— Анатолий? — спросил густой голос.
— Да, я, Владислав Кимович.
— Анатолий, навести, пожалуйста, Базанова. Он в библиотеке.
Кравец взглянул на Юру.
— У меня… — начал он.
Голос в радиофоне стал вдруг далеким.
— Здравствуйте, Владимир Сергеевич… Да-да, схемы я приготовил…
Послышались частые гудки отбоя. Кравец засунул радиофон в карман и нерешительно поглядел на Зину и на Юру.
— Мне придется уйти, — сказал он. — Директор просит меня помочь нашему атмосфернику… Зина, будь добра, покажи нашему гостю обсерваторию. Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича, надо принять его получше.
Зина не ответила. Она словно не слышала Кравца и только низко опустила лицо над машиной. Кравец улыбнулся Юре грустной улыбкой, поднял брови, слегка развел руками и вышел.
Юра отошел к пульту и украдкой взглянул на девушку. У нее было милое и какое-то безнадежно усталое лицо. Что все это значит: «Владимир Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?» «Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича». «Провалитесь вы все в тартарары!» Юра чувствовал, что все это означает что-то нехорошее. Он испытывал настоятельную потребность во что-то вмешаться. Уйти и оставить все в таком же положении было решительно невозможно. Он опять посмотрел на Зину. Девушка прилежно работала. Никогда он еще не видел, чтобы такая милая девушка была так печальна и молчалива. Да ее же обидели, подумал вдруг он. Ясно как солнце, что ее обидели. Обидели на твоих глазах человека — и ты виноват, — машинально вспомнил он. Ну, ладно…
— Это что? — громко спросил Юра и ткнул пальцем наугад в одну из мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.
— Это? — сказала она. В первый раз она подняла на него глаза. У нее были необыкновенно синие большие глаза. Юра храбро сказал:
— Вот именно, это.
Зина все еще смотрела на него.
— Скажите, — спросила она, — вы будете работать у нас?
— Нет, — сказал Юра и подошел вплотную к столу. — Я не буду у вас работать. Я здесь проездом. И никакой я не друг Владимира Сергеевича, а просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.
Она провела ладонью по лицу.
— Погодите, — пробормотала она. — Вакуум-сварщик? Почему вакуум-сварщик?
— А почему бы и нет? — сказал Юра. Он чувствовал, что каким-то непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой. Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.
— Простите, — сказала девушка. — Я вас спутала.
— С кем?
— Не знаю. Я думала… Не знаю. Это не важно.
Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.
— Рассказывайте, — потребовал он.
— Что?
— Все. Все, что здесь делается.
И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную поверхность стола закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.
— Ну, вот еще, — сердито сказал он.
Зина затрясла головой. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:
— Прекратите реветь! Какой срам!
Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.
— Вам… бы… так, — проговорила она. Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.
— Кто это вас? — тихо спросил Юра. — Кравец? Так я пойду и сейчас набью ему морду, хотите?
Она сложила платок и попыталась улыбнуться. Затем она спросила:
— Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?
— Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.
— А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?
— Какого протеже? — изумился Юра.
— У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца — астрофизика…
— Что за чушь? — сказал Юра. — На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких астрофизиков.
— Правда?
— Ну, конечно, правда! И вообще — у Юрковского любимцы! Это же надо придумать! Кто это вам сказал? Кравец?
Она опять помотала головой.
— Хорошо, — Юра нашарил ногой табурет и сел. — Вы все-таки рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?
— Никто, — сказала она тихо. — Я просто плохой работник. Да еще с неуравновешенной психикой, — она невесело усмехнулась. — Наш директор вообще против женщин на обсерватории. Спасибо, что хоть не сразу на Планету вернул. Со стыда бы сгорела. На Земле пришлось бы менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть ничего и не получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я ведь люблю все это, — она судорожно глотнула. — Ведь я думала, что у меня призвание…
Юра сказал сквозь зубы:
— В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.
Она дернула плечом.
— Ведь вы любите свое дело?
— Да.
— И у вас ничего не получается?
— Я бездарь, — сказала она.
— Как это может быть?
— Не знаю.
Юра прикусил губу и задумался.
— Послушайте, — сказал он. — Послушайте, Зина, ну, а другие как же?
— Кто?
— Другие ребята…
Зина судорожно вздохнула.
— Здесь они стали совсем не такими, как на Земле. Базанов всех ненавидит, а эти два дурачка вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают…
— А Кравец?
— Кравец — холуйчик, — равнодушно сказала она. — Ему на все наплевать. — Она вдруг растерянно посмотрела на него. — Только вы никому не говорите того, что я вам здесь рассказывала. Ведь мне совсем житья не будет. Начнутся всякие укоризненные замечания, общие рассуждения о сущности женской натуры…
Юра сузившимися глазами смотрел на нее.
— Как же так? — сказал он. — И никто об этом не знает?
— А кому это интересно? — Она жалко улыбнулась. — Ведь мы — лучшая из дальних обсерваторий…
Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень просунулся по пояс в комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и снова уставился на Юру. Зина встала.
— Познакомьтесь, — сказала она дрожащим голосом. — Это Свирский, Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин…
— Сдаешь дела? — неприятным голосом осведомился Свирский. — Ну, не буду мешать.
Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.
— Одну минуту, — сказал он.
