Курт едва сдерживался, чтобы не перейти к своей любимой тактике – уклонов и отскоков. Меч был волку ни к чему. Понять назначение этой нелепой штуковины было по-прежнему трудно. Но бросить бутафорское оружие ему не позволяло природное упрямство, и, кроме того, каждый раз, когда Курт отскакивал слишком далеко, в шею ударяла тугая струя электрического пламени. Это из-под купола Ямы за спаррингом следили зоркие глаза садиста Ножа. Неожиданные встряски привели к тому, что на первых же минутах Курт пропустил не менее пяти ударов – в основном по плечам и лапам. Голову, по всей вероятности, Таран просто щадил.
Однако измывательства, как ни странно, лишь прибавляли волку сил. Этим утром не было ни подсказок, ни инструкций. Учитель проверял, что ученик успел усвоить. И результаты, вероятно, изрядно удивили даже его самого. Физические данные волка, помноженные на человеческое сознание и ураганные инстинкты, давали воистину чудесный результат. Достичь подобных результатов не мог бы, пожалуй, и олимпийский чемпион (по любому виду спорта, не считая разве что шахмат).
Вскоре ученик приноровился к темпу противника. Удар, откат, контратака. На поверку это оказалось не так и сложно (или, что было куда ближе к истине, Хэнк просто не прибегал к фехтовальным хитростям). Курт пошел в свою первую самостоятельную атаку, деревянный клинок опустился на подставленный меч противника. Сила волчьего удара была такова, что Таран невольно опустил руку ниже, чем следовало. Курт немедля рванулся в открывшуюся брешь. Он сделал резкий выпад, но Таран уклонился, – не столько изящно, сколько поспешно уйдя с линии удара. Волк прыгнул вперед, но в шею в который уж раз ударили тысячи игл.
Хэнк – следовало отдать ему должное – не воспользовался сиюминутным преимуществом, а, отступив в сторонку, разглядывал Курта, пока тот приходил в себя.
Затем они сошлись вновь. Деревянные мечи стучали друг о друга, ладони гудели от этих ударов.
Курт не утратил боевого задора. Напротив, окрыленный недавним успехом, он с ходу перешел в стремительную атаку. Сил, ловкости и быстроты у него было сравнительно больше, на стороне же Тарана присутствовали мастерство и многолетний опыт. Тем не менее он был обычным человеком, ДНК которого не имело ничего общего с волчьим. Это значило, что Хэнк был априори слабее, тогда как Курт РОДИЛСЯ воином. А это означало, что и самый опытный мечник– ему не соперник.
Они кружили друг подле друга, нанося удары, парируя и уклоняясь. Таран проделывал последнее все чаще, тогда как Курт, оскалив пасть, что было мочи махал своим мечом. Брось он эту деревяшку на песок, переключившись на те средства борьбы, что достались от предков, исход поединка был бы предрешен. (Во всяком случае Курту так казалось, если только Таран, преследуя какие-то смутные педагогические цели, не сдерживал свой напор.) Но ненавистный ошейник не позволял ему ни приблизиться, ни слишком далеко отступать. Это было нечестно во всех отношениях, да только мнением волка никто не интересовался.
Стоило ему перейти в более агрессивную атаку, как шею сковывал изрядный заряд электрического тока. Это не расхолаживало его, но замедляло движения. Проходили считанные минуты – и Курт уже почти не чувствовал слабые уколы, – и тогда Нож повышал напряжение, без устали нажимая на кнопку. Боль, помноженная на острое осознание несправедливости (а это чувство у Курта было не менее острым, чем у любого представителя homo sapiens), и невозможность довести бой до логического конца возродили в сознании волка сумасшедший план.
Он то и дело поднимал голову во время боя, стараясь, чтобы Нож привык к этому движению и не придавал ему значения. От безволосого Курта отделяли считанные метры, равные бесконечности. В глаза так и бросались металлические перекладины, составлявшие наружную часть Ямы. Упор вот на эту, потом прыжок к той, резкий бросок с разворотом… А там можно ухватиться и за лестницу.
Но все это было фантастикой. Он не успеет сделать и двух лишних шагов, не то что массу сложных кульбитов к металлическому конусу Ямы, как Нож вновь приведет в действие ошейник – хорошо, если не на полную мощность. И все же Курт не мог больше выносить эти издевательства. Продолжая наносить и отражать удары, он пытался поймать нужный момент – не особенно, впрочем, концентрируясь на этой задаче. Это было похоже на то, как огромный крокодил, затаившись на илистом дне, ожидает до самой последней секунды, покуда жертва не приблизится на расстояние броска.
А потом – неожиданно, будто оплеуха из спокойной, безмятежной тьмы, – момент заявил о себе.
Ошибиться было невозможно.
Таран перешел в наступление, его деревянный клинок мелькал быстрее и чаще. Волк не особенно сопротивлялся, парируя удары больше для проформы, пятясь при этом к стене Ямы все дальше. Он старательно изображал усталость, – что, впрочем, было не сложно, – предпринимая контратаки вяло и не особо уверенно.
Приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы не поднимать глаза к куполу Ямы. Это могло насторожить Тарана, а то и вовсе выдать Курта с головой. А кроме того, “галерка” с напряженным Ножом еще не успела выпасть из поля периферийного зрения. “Безрукавочник” беспрестанно вертел головой, выглядывая над лестницей то с одной, то с другой стороны. Но по мере приближения бойцов к стене Ямы его обзор все ухудшался. Нож просто не мог этого не заметить, но помалкивал, опасаясь начальничьего гнева. Хэнк же был захвачен азартом боя.
Курту это было только на руку.
Внезапно отбросив бутафорский меч в сторону, он прыгнул на коренастого безволосого…
Да, это было глупо. Разумеется, на девяносто пять процентов эта авантюра была обречена на провал. Да, на эту выходку его толкнула бушевавшая в душе ярость. Естественно, ничего хорошего из этой затеи выйти не могло.
И все равно…
Волк пошел бы на любую глупость, граничащую с идиотизмом, если бы она сулила ему хотя бы мизерный шанс вырваться на свободу. Ну а смутные картины того, что могло последовать за этим, будоражили его воображение.
… Таран сделал резкий выпад. Волк оттолкнул деревянное лезвие плечом и, стиснув челюсти, понял – вот он, тот самый момент. Ждать больше нечего. В следующий миг когтистые пальцы разжались. Бутафорский меч выпал из ладони и устремился к земле– медленно-медленно, точно слеза. Но Курт этого уже не увидел.
Впрочем, он не видел никого и ничего перед собой. Мир сузился, сжался до размеров физиономии Тарана, покрытой множеством шрамов. Волк поднял обе лапы и прыгнул вперед. Бутафорское оружие было больше не нужно. Зачем ему эта деревяшка? У него есть клыки, когти и звериная сила. И этого достаточно. Он рванулся вперед, как и положено волку, полагаясь лишь на инстинкты. Электрические иглы куда-то пропали, да и неоткуда, собственно, им было взяться. Все происходило слишком быстро, чтобы Нож успел что-либо предпринять.
