— Реформировать Демократию? — Сантьяго покачал головой. — Как только вы приобретаете власть, вы становитесь тем, против кого боролись. — Он помолчал. — Кроме того, я реалист и понимаю, что такое просто невозможно. У Демократии больше боевых звездолетов, чем у меня людей. И она будет править через тысячи лет после того, как мы с вами умрем.
— Тогда почему вы упорствуете? — спросил Каин.
Сантьяго задумчиво посмотрел на него:
— Знаете, Себастьян, у меня такое ощущение, что вы хотели бы видеть меня иным. Обходительным, седовласым старичком, который называет всех «сын мой» и говорит, что до утопии рукой подать, она буквально за поворотом. Это не так. Я упорствую в своей борьбе, потому что вижу — есть ало, которое должно наказать. А альтернатива у борьбы лишь одна — выбросить белый флаг.
Каин предпочел промолчать.
— Если вас интересует философское обоснование моих действий, вы найдете его в моей библиотеке, — продолжал Сантьяго. — Но у меня есть гораздо более простое объяснение.
— Какое же?
Сантьяго хищно улыбнулся:
— Когда кто-то толкает меня, я не остаюсь в долгу.
— Это хорошая черта характера, — признал Каин. — Но…
— Но что?
— Я устал проигрывать.
— Тогда присоединяйтесь ко мне и сражайтесь на нашей стороне.
— Вы уже сказали, что не сможете выиграть.
— Но сие не означает, что я должен проиграть. — Сантьяго помолчал. — Черт, я бы не хотел свергать Демократию, даже если бы мог.
— Почему?
— Во-первых, как я уже и говорил, я не хочу становиться частью общества, против которого борюсь. Во-вторых, потому что Демократия не есть истинное зло, ее нельзя даже назвать насквозь коррумпированной. Это обычное государство, и, как все государства, она принимает решения в интересах большинства. С точки зрения этого самого большинства, то есть избирателей, Демократия — институт, отвечающий основным нормам морали и этики. Эти избиратели, несомненно, полагают, что Демократия имеет полное право расширять свое влияние на Пограничье, пусть и несколько ущемляя права тамошних жителей, если в результате укрепляются позиции Демократии. В долгосрочном плане они, возможно, даже правы. С другой стороны, те из нас, чьи права ущемляются, не должны сидеть, теша себя надеждой, что в конце концов все обернется к лучшему. Мы можем бороться и наносить ответные удары.
— Как? — Каин не отрывал глаз от Сантьяго.
— Прежде всего разобравшись, а кто наш противник, — ответил Сантьяго. — Мы говорим не о военной машине какой-либо планеты. Это Демократия. Она объединяет чуть ли не сотню тысяч планет, и она не изменится, ни за ночь, ни вообще. Если мы причиним им достаточно хлопот, то сможем убедить их в том, что дешевле оставить нас в покое, чем пытаться навязать свою волю. — Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. — В конце концов, кто мы такие, чтобы тратить на нас столько материальных и людских резервов? Горстка никому не нужных, малонаселенных планет.
— Не говоря о том, что планеты эти не объединены в единое целое.
— В этом тоже наша сила.
Каин вопросительно изогнул бровь.
— Вы сомневаетесь? — спросил Сантьяго.
— Я как-то не считал достоинством отсутствие единой организации.
— В каких-то случаях можно с вами согласиться. Но не в нашем. Будь мы организованы, будь у нас армия и флот, централизованное командование, Демократия знала бы, куда надо ударить, и уничтожила бы нас в течение недели. Дело в том, что враг у нас слишком силен, чтобы появился лидер, который выйдет из подполья и призовет людей под свои знамена.
— Но вы-то появились.
Сантьяго хохотнул.
— Я не лидер. Я — удар молнии. Я нападаю, граблю, убиваю, а Демократия заламывает руки и предлагает вознаграждение за голову короля разбойников. — Самодовольная улыбка пробежала по его губам. — Если б они знали, почему я это делаю, если б они могли представить себе, на что я трачу захваченную добычу, они бы направили сюда пятьдесят миллионов человек, которые прочесали бы каждую планету. — Он помолчал. — Я поднаторел в конспирации, но они бы меня нашли. Так что пусть меня принимают за удачливого грабителя, а не удачливого революционера.
— А вы удачливый революционер?
— Вы побывали в медицинском центре. И видели, к чему мы стремимся.
— Врачи могут делать то же самое на любой другой планете.
— Справедливо, — кивнул Сантьяго. — Но врачи не смогут оплачивать функционирование такого комплекса, и, уж конечно, они не станут минировать тот район на Гиперионе, где флот намеревается построить базу.
— Молчаливая Энни говорит, что это случайность.
— А уничтожение миллионов разумных существ тоже случайность? — полюбопытствовал Сантьяго. — Во Внутреннем Пограничье такое повторяется снова и снова. Я пытаюсь убедить их, что есть другой путь.
— Получается?
— Все зависит от вашей точки зрения. Продолжают существовать сотни колоний, которые в противном случае вырезали бы до единого человека. Десятки тысяч людей живут там, где без нас жить бы они не смогли. Несколько инопланетных цивилизаций, ненавидящих человечество, узнали, что люди бывают разные. — Он улыбнулся. — Я бы сказал, что получается. А вот Демократия, возможно, удивляется, зачем мы теряем столько жизней и тратим такие средства ради столь незначительного по ее масштабам результата.
Мужчина лет тридцати — тридцати двух с седой прядью в иссиня-черных волосах вышел из дома, направился к ним.
— В чем дело? — спросил Сантьяго.
Мужчина вопросительно посмотрел на Каина.
— Это Себастьян Каин. Пока он — мой гость, секретов от него у меня нет. — Он повернулся к Каину: — Себастьян, это Хасинто, один из моих самых доверенных помощников.
Каин кивнул.
— Рад познакомиться с вами, мистер Каин. — Хасинто склонил голову и сосредоточил все внимание на Сантьяго. — Уинстон Кчанга отказался выдать нам наши товары.
— Печально. — Сантьяго нахмурился. — Он объяснил причину?
Хасинто пренебрежительно хмыкнул:
— Боюсь, мистер Кчанга более ничем не сможет нам помочь.
Хасинто кивнул и скрылся в доме.
— Полагаю, тут требуются объяснения, — нарушил паузу Сантьяго.
— Это не мое дело, — ответил Каин.
— Надеюсь, в самом ближайшем времени ситуация изменится. Уинстон Кчанга — контрабандист из системы Корвуса. Он заключил с нами договор, получил деньги, а теперь счел возможным его не выполнять. Он, конечно, не знает, что товар предназначен мне, но договоры надо выполнять в любом случае. Печально.
— Печалится тут нечего. Он значится в списке разыскиваемых преступников.
— Тогда придется сделать уточнение. Печально, что один из тех, за кого мы сражаемся, попытался обмануть нас. И я не испытываю сожаления, приказав его убить. — Он взглянул Каину в глаза. — Это война, а на войне без потерь не обойтись. Главное для меня — чтобы не погибали невинные.
