А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме — без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно сведется к выработке общего плана и контролю за выполнением. А фактическое выполнение плана, осуществление идеи — это уже дело самого народа, сложившихся производственных коллективов сих выборными правлениями. Например, как протекает жизнь у него в экспедиции?.. Есть идея, которая всем понятна и близка, которой все увлечены, и люди вдохновенно трудятся, не думая, какой пост они занимают — руководящий или рядовой, потому что им дорого дело, а не собственная карьера… А он, Батыгин, давший людям эту идею, сейчас только наблюдает, правильно ли воплощают ее, нет ли диспропорций в выполнении общего задания…
И Батыгин с радостью думал, что если такие же люди прилетят на Венеру через несколько десятков лет, то дела тут пойдут отлично и история человечества на Венере действительно сложится совершенно иначе, чем на Земле.
Чаще всего рядом с Батыгиным сидел Денни Уилкинс: рука у него заживала медленно, и он не мог работать.
— Я вам не мешаю? — спрашивал он обычно у Батыгина.
— Нет, — отвечал тот, потому что Денни Уилкинс действительно не мешал ему.
— Хорошо мне с вами, — объяснил он как-то Батыгину. — Спокойно. Вот сидеть бы так и сидеть… И смотреть, как волны набегают на берег. Больше ничего и не нужно…
— О чем ты тоскуешь? — спрашивал Батыгин. — О Земле?
— Так вообще, о жизни, — уклончиво отвечал Денни Уилкинс.
— Что же тебе тосковать? — улыбался Батыгин. — Ты еще молод, жизнь у тебя впереди, и ты сможешь сделать ее такой, какой захочешь…
— Не так-то это просто…
— Не узнаю тебя, Крестовин. Ты всегда казался мне энергичным, решительным, смелым…
Когда разговор принимал слишком рискованное направление, Денни Уилкинс умолкал, но не уходил, потому что рядом с Батыгиным было не только хорошо и спокойно, но и легко мечталось. Денни Уилкинс думал, что его жизнь могла бы сложиться иначе и тогда он не продался бы Герберштейну и, может быть, стал бы таким же человеком, как Батыгин, и уж наверняка таким, как Виктор… А теперь? Кто он теперь?.. Агент под кличкой «Найденыш»! Герберштейн не ошибся — он ловкий агент, он сумел открыть тайну Батыгина и не навлек на себя ни малейших подозрений; наоборот, он завоевал всеобщее расположение… Но разве сможет этот агент «Найденыш», вернувшись на Землю, погубить дело, которому эти замечательные люди посвятили свою жизнь?.. А что ждет «Найденыша» на Земле, если он не раскроет замысла Батыгина? Самое меньшее — разоблачение перед Надей, перед всеми товарищами. Самое большее — страшная смерть: если он попадет в лапы Герберштейна, тот пытками постарается вырвать у него все сведения… Не соверши он этого дурацкого убийства Юры Дерюгина, — такого же хорошего парня, как все они! — тогда бы он не раздумывал, не боялся бы разоблачения и еще потягался бы силами с Герберштейном! Но Юрий Дерюгин мертв, и что теперь делать, что?.. И не с кем посоветоваться, — никому, даже самому лучшему другу, нельзя открыть душу…
Прибежал Виктор и радостно крикнул:
— Николай Федорович! Пшеница зацвела!
Все население Землеграда, как в тот день, когда прокладывали первую борозду, отправилось на поле. И Батыгин тяжело зашагал вместе со всеми.
Пшеница цвела, и ветер нес над полем зеленоватые облачка пыльцы.
— Понимаете теперь, почему мы взяли с собой только ветроопыляемые растения? — спросил Батыгин. — Ведь на Венере нет насекомых, и вся наша затея провалилась бы, если бы мы не учли этого обстоятельства… А в том, что на Венере дуют ветры — сомневаться не приходилось! Через тридцать-сорок лет здесь будет в миллионы раз больше жизни, чем мы завезли!..
На следующий день Шатков доложил, что батискаф готов к погружению.
— Что ж, начинайте, — сказал Батыгин, а Виктор, которому Громов так и не уступил своего места, горько вздохнул. — Счастливого погружения!
Батискаф своим ходом вышел из реки в море и исчез под водой. В небольшой кабинке было очень тесно — Шатков и Громов сидели, вплотную прижавшись друг к другу.
В лучах прожектора, освещавшего темную воду, изредка мелькали тени подводных обитателей. Внезапно картина резко изменилась: вокруг батискафа засеребрилась, закопошилась сплошная масса каких-то мелких, быстро прыгающих в воде существ. Это было настолько неожиданно, что даже всезнающий астрозоолог Шатков растерялся:
— Что это? — спросил он у Громова.
Громов с неменьшим удивлением рассматривал крохотные создания, но внезапно его осенило:
— «Призрачное дно»! — сказал он. — Это «призрачное дно»!
— Правильно! — поддержал Шатков. — Горизонт океана, заселенный так плотно, что звуковая волна отражается от него. Но ты обратил внимание на разницу в глубине? На Земле «призрачное дно» находится примерно на глубине ста пятидесяти метров, а на Венере — семидесяти-восьмидесяти. Из-за постоянного облачного слоя солнечные лучи проникают в воду лишь на небольшую глубину, и зона фотосинтеза здесь совсем маломощна!
— Да, — согласился Громов.
— А это означает, что мы не можем рассчитывать на богатую жизнь в абиссальной толще океана — слишком мало пищи поступает туда…
— Ну, с этим я не соглашусь — пищи должно хватить! — Громов подумал и добавил: — Очень уж мне хочется посмотреть этих диковинных глубоководных рыб!
— Мало ли, что хочется! — возразил Шатков.
«Призрачное дно» осталось наверху. Батискаф погрузился в ту часть океана, куда никогда не проникают солнечные лучи, процеженные сквозь облака.
— Абиссаль, — коротко сказал Шатков. — Приступаем к специальным наблюдениям.
Но «наблюдать», собственно говоря, было нечего: сколько ни всматривались Шатков и Громов, им ничего не удавалось заметить в освещенном столбе воды.
— Н-да, невесело, — заключил Шатков.
А Громов все смотрел в окошко, надеясь увидеть причудливую рыбу.
К сожалению, прогноз Шаткова оправдался: они спустились на глубину более километра, но ниже «призрачного дна» жизни не обнаружили…
— Дело тут не только в недостатке питания, — объяснял Шатков погрустневшему астроботанику. — Глубоководная фауна всегда возникает позднее мелководной, и на Венере она, видимо, еще не успела сформироваться.
— Как жаль! — неутешно вздыхал Громов. — Как жаль! Ведь на Земле мне не придется заниматься абиссалогией!
— Зато ты первый начал абиссалогические исследования на Венере. А если учесть, что в задачи абиссалогии входит изучение не только животных, но вообще природных условий в глубинных частях океана, то мы свое дело сделали…
