17
Вот-вот взойдет солнце, и звезды уже исчезают, пожираемые его светом. Более яркие держатся дольше. Начавшаяся накануне вечером, прерывавшаяся ночью, битва между солнцем и звездами сейчас, утром, возобновилась. Между светом и тьмой, где развертывается она, развертывались и сновидения Нисы. В них Ниса снова и снова шла куда-то и опять возвращалась, в них она слышала все новые и новые голоса.
Нет, оставаться на этой планете нельзя. Она все время чувствует угрозу у себя за спиной. Томи быть здесь тоже опасно. И голоса эти, которые уже три месяца раздаются в ее голове…
Томи будто подменили, он стал совсем другим, говорит как-то странно, смотрит на нее то зло, то испуганно, что-то от нее скрывает…
Почему Томи не хочет улетать с Гарниса? Будто чья-то чужая воля овладела его сознанием. И непонятно еще вот что: кто спас ее жизнь тогда, около пещер, и почему? В любом случае тому, кто делает добрые дела, но сам при этом прячется, доверять трудно.
Усилием воли она вырывает себя из состояния полусна-полубодрствования и прислушивается. Нет, это ей не кажется: кто-то ходит крадучись по темным помещениям купола.
Она выскальзывает из-под одеяла и при слабом свете звезд, проникающем через окно, начинает искать одежду. Быстро одевшись, идет на цыпочках к двери большой комнаты. Приемопередатчик включен, кто-то сидит около него и нажимает на тускло освещенные лампочками шкалы клавиши.
— Зажгись! — кричит Ниса.
Миг — и комната ярко освещена.
— Томи?! Почему… почему ты встал? Что ты здесь делаешь?
— Мне что-то послышалось, и я пришел посмотреть, — отвечает он.
— Что ты делаешь с передатчиком? — кричит она. — Почему он включен… — она смотрит на часы у себя на руке, — …в полшестого утра? Мне ясно одно: мой сын ведет себя как психически больной! Встает в пять утра, включает без разрешения приемопередатчик… Сейчас же в постель!
— Нет.
Глаза у Томи испуганные, но голос его звучит твердо.
— Сейчас же!
— Нет.
— Томи…
— Я передал только раз, — говорит он почти шепотом, с трудом перебарывая страх. — Нужно повторить.
— Кому ты передал?
— Кораблю «Терра Нова».
Она открывает от удивления рот, теряя дар речи.
— Я отменил твою радиограмму.
— Что-о?!
— Я сообщил, что у нас чрезвычайное положение четвертой степени, и, таким образом, предшествовавшая радиограмма теряет силу…
Ниса смотрит на приемопередатчик и видит, что он по-прежнему включен.
— Прекрасно, — говорит она. — Ты отменил мою радиограмму. А я отменю твою.
— Мама!
Голос Томи одновременно грозит и умоляет, но мать его почти не слышит. А потом она начинает моргать, как будто ей мешает видеть какая-то паутина: приемопередатчик парит примерно в двух метрах над полом — чего, разумеется, не может быть.
— Томи… — не отрывая взгляда от приемопередатчика, шепчет она.
— Я тут, — отзывается сын. — Прости, но больше ты к нему не притронешься.
Приемопередатчик поднимается еще на несколько сантиметров и с грохотом падает к ней под ноги.
— Он… разбился! — в ужасе восклицает она.
— Раньше чем через двадцать дней за нами не прилетят, — говорит Томи.
— Зачем ты сделал это? — И она вдруг осознает, что он силен и что ей отныне придется с этим считаться. — В чем дело? Почему нам нельзя улететь через семь дней?
— Не имею права тебе сказать. Я обещал не говорить.
— Обещал? Кому? Мне ты ничего такого не обещал. Не может ведь быть, чтобы…
— Не спрашивай меня больше ни о чем! — кричит Томи. — Ничего не могу тебе объяснить! Оставь меня в покое!
Два прыжка — и он уже в своей комнате. Ниса слышит щелчок магнитного замка и, окаменев, смотрит на обломки приемопередатчика у себя под ногами.
Что происходит с ней и Томи? Голоса… Нет, они не плод ее фантазии. И Томи определенно имеет к ним отношение… Боже, ведь он поднял приемопередатчик, не прикоснувшиськ нему!
Нет, это не плод ее фантазии, как не был им камень, поднявшийся, чтобы упасть ей на голову в пещере…
Ниса входит к себе в спальню и закрывает дверь.
Так больше продолжаться не может. Они с Томи уже на грани безумия.
В вечерние сумерки зимой лучше всего почитать. В такое время человеку нужней всего крыша над головой и тишина. Мать и сын дожидаются наступления ночи, Томи погружен в чтение любимой книги (она на микрофильме), а Ниса — в свои мысли. Чуть слышный щелчок: сменился кадр микрофильма.
Со своего дивана Ниса наблюдает за Томи. Так, как сейчас, должно было бы быть всегда. Так было раньше, и изменилось всё три года назад, когда у Томи началась эта одержимость феями. Неужели это у него так никогда и не пройдет?
Она снова переводит взгляд на экран и читает: «…и скажи, не знаешь ли ты, куда подевали мою тень?»
«Ответом ему был нежный перезвон золотых колокольчиков. Это язык фей…»
Спасибо хоть, что Томи, если о феях и думает, теперь о них не говорит.
Она опять отрывает взгляд от экрана. Может, он просто принял что-то за фею? Может, какое-нибудь естественное явление на Гарнисе приводит к тому, что ты слышишь голоса, видишь какие-то тени?.. Может, какие-то виды радиации здесь вызывают видения, особые состояния сознания? Только этим и можно объяснить, что…
Она снова смотрит на сына.
Что ни говори, в его трудностях виновата она. Это по ее вине Люлио отправился на Сверкающие Горы, откуда не вернулся, а потеря отца не могла не повлиять на Томи. У него нет ни отца, ни друзей, и можно ли после этого удивляться, что голова у него забита бог знает чем?
На экране новый кадр, и Ниса торопится прочесть.
«— Никаких писем я не получаю, — сказал он высокомерно.
— Но тогда их получит твоя мама.
— У меня нет мамы, — сказал он.
— Тогда меня не удивляет, что ты плакал».
Да, она виновата перед Томи. И еще как виновата! Его прогулки, воображаемые друзья, галлюцинации — все это лишь…
Взгляд ее останавливается на зеркале. Она раздвигает волосы на лбу и нащупывает неглубокий шрам.
К чему ей пытаться и дальше себя обманывать? Камень ударил ее сам; рана кровоточила, а потом, прямо на глазах у нее, затянулась; Томи сумел починить приемопередатчик, устройства которого не знала даже она, а потом разбил его, дав ему упасть почти с потолка, куда поднял его абсолютно непонятным образом. Все это она видела собственными глазами. Нет, то, что происходит на Гарнисе, галлюцинациями не объяснишь.
