Я вспомнил потрясшее меня выступление американского писателя-фантаста на парижском конгрессе. Если цивилизацию розовых «облаков» можно представить себе как суперцивилизацию муравейника или пчелиного роя, то в своей гипотетической лаборатории они начнут именно с этологии – с изучения сообществ, начиная с простейших. Цепь от насекомых и млекопитающих требовала заключительного звена, наиболее совершенного продукта биологической эволюции.
Но Зернов еще не кончил.
– Есть и еще одна точка опоры у нашей гипотезы: время. Наши часы не поспевают за солнцем. Они остановились за несколько секунд до смены декораций и снова пошли уже в другой реальности. Но солнце там приближалось к зениту, а стрелки наших часов – к семи вечера. Значит, в этой реальности действовала другая система отсчета времени, или то, что нам показалось мгновением, на самом деле отняло три четверти суток, когда часы, возможно, стояли. Допустим, что мы их перевели и в полдень стрелки остановились бы на двенадцати. Сколько времени мы здесь? Четыре часа с минутами. А солнце уже за лесом, только багровая полоска видна: мы в преддверии сумерек. Так где же летом в умеренных широтах солнце заходит в четыре часа дня, а в пять, наверное, уже темнеет? Значит, день и ночь здесь короче, а следовательно, и планетка поменьше.
Мы посмотрели на небо: закат был очевиден, красный, как говорят, ветреный земной закат, но совсем не в земное время. День отсветил, приближалась ночь.
Принесли еще сушняка, и костер запылал сильней.
– Будем всю ночь жечь. Головешки тоже оружие.
– И спать по очереди.
– Программа-минимум, мальчики. До утра только.
– А с утра?
– Людей искать. Не для муравьев же нас сюда пригласили.
– А где их искать?
– Железная дорога подходит к шахтам с юго-запада, – вспомнил Толька, – значит, вниз по реке.
– Подходяще. И еда под боком.
– Выходит, одну рыбу жрать?
Продымленная костлявая рыба, да еще без соли, погасив голод, уже не вызывала аппетита.
– Можно кабанчика поймать, – мечтательно откликнулся Толька. – Есть способ. На тропу в зарослях закладывается петля с грузом. Попав в петлю, кабан делает сильный рывок и бросается в чащу…
– А ты за ним. Жаль, что у меня нет камеры. Этюд для «Фитиля».
– Я могу подползти к любой птице на десять-пятнадцать футов. Брал призы за бесшумность в военной школе, – сказал Мартин, – а нож бросаю без промаха.
Я засмеялся.
– Смотри.
Прямо на нас на огонь костра летела большая черная птица. Летела невысоко, все время снижаясь, и почему-то в замедленном темпе полета. Казалось, крылья взмахивали все слабее и реже.
Мартин бесшумно приподнялся на согнутых коленях. Тихонько щелкнул, выбросив лезвие, нож. Но птица, не долетев буквально трех метров, в последний раз взмахнула крыльями и упала в траву. Мы нашли ее уже бездыханной.
– Глухарь, – сказал Толька и замолчал.
Что-то привлекло его внимание и оказалось длинной стрелой, пронзившей насквозь тело птицы. Мартин с трудом вытащил стрелу: мешал раздвоенный металлический наконечник, чуть плоский и заостренный, как штык. Почти метровая стрела была выкрашена в черный цвет и заканчивалась хорошо приклеенным оперением. Мастерская стрела. Даже лучшие мастера спортивной стрельбы из лука позавидовали бы ее обладателю.
Мартин долго вертел в руках это совсем не современное оружие и сказал задумчиво:
– Мы, кажется, попали к индейцам, мальчики.
Глухаря, уже ощипанного и выпотрошенного, начали жарить, как и рыбу, на вертеле. Мечтали о чае. Но не было ни чая, ни сахара, ни котелка для воды. Воду пришлось пить некипяченой прямо из реки, черпая пригоршней. Хорошо еще, что вода была как ключевая, незамутненная и не пахла болотом.
Разговаривать не хотелось. Мы сидели вокруг костра, не задавая вопросов и не высказывая предположений. Робинзонада не прельщала перспективами и не питала надежд на возвращение домой. Да и где теперь этот дом? За сколько километров, парсеков или магнитных полей?
В эту минуту тревожных и тягостных раздумий незнакомый голос вдруг спросил по-английски:
– Разрешите присесть к вашему костру, друзья?
И, поскольку мы не ответили сразу, он тотчас же повторил свой вопрос по-французски, с такой же безукоризненной точностью произношения.
– Пожалуйста, – ответил по-английски Зернов, – места хватит для всех.
Он обращался к двум бесшумно подошедшим парням в шортах и клетчатых рубашках с короткими рукавами. Первое, что мы увидели, были их голые ноги, шерстяные носки, скрученные у щиколотки, и самодельные мокасины-плетенки из сыромятных ремешков. Оба были ровесники или погодки, очень похожие, даже одинаково загорелые, должно быть, братья, не старше двадцати лет. Коротко остриженные русые волосы дополняли впечатление юношеской подтянутости, аккуратности и чистоты. На поясах у обоих болтались деревянные колчаны с такими же черными стрелами, как и та, которую вытащил из глухаря Мартин. Охотничью экипировку их завершали висевшие за спиной очень большие, почти в человеческий рост, луки, а в каждом из гостей было, по крайней мере, около ста девяноста сантиметров.
– Джемс, – сказал первый; он стоял ближе к нам.
– Люк, – подхватил второй, выходя к костру.
Даже голоса их были похожи.
Мы невежливо промолчали, все еще ошеломленные их появлением и видом. Но Зернов вовремя исправил нашу бестактность, тут же представив нас тоже по именам. Охотники переглянулись – видимо, наши имена несколько удивили их, – но никаких замечаний не сделали. Оба продолжали стоять, выжидательно нас оглядывая.
– Присаживайтесь, – повторил Зернов, – птица ваша, но мы ее уже наполовину поджарили. Только соли нет и скипятить воды не в чем.
– Кто же уходит на охоту без котелка и без соли? – ухмыльнулся Люк и тут же умолк, встретив осуждающий взгляд брата.
Тот, по-видимому, был старшим.
– Сейчас принесем все, что надо, – сказал он. – А на Люка не сердитесь: он еще маленький – восемнадцати нет.
И оба исчезли в сумерках так же внезапно, как появились.
– Интересное кино, – ввернул было Толька, но мы не откликнулись: для впечатлений и выводов еще не пришло время.
Однако и сейчас было ясно, что парни славные и симпатичные и что робинзонада наша подходит к концу. Через несколько минут оба вернулись без колчанов и луков, но зато с котелком, глиняными кружками, баночкой с солью и большим караваем хлеба. Только теперь мы догадались, что они пришли со стороны реки, где, вероятно, оставили лодку. Впоследствии оказалось, что мы не ошиблись.
Разговор начался испытующе и осторожно, как на дипломатическом приеме, когда любопытство сдержанно, а вежливость лаконична.
