Рогов увидел лицо Серегина.
На лице был ужас. Рогов понял, что ускорители выходят из шахты и что выхлоп еще силен. Рогов не успел испугаться.
– Что там исследовать, - сказал Серегин. - Даже пуговиц не осталось.
Он умолк; гул приборов еще бился под потолком, потом стало совсем тихо: Говор подал знак, и приборы выключились.
Раздался звонок вызова: это была энергоцентраль.
– Нет, - сказал Говор. - Да, мы кончили.
Он повернулся к сотрудникам.
– Я сказал ясно: мы кончили.
– Эпилог прекрасной сказки о бессмертии, - пробормотал оператор диагностов.
– О моем - во всяком случае, - буркнул Говор. - Такое трудно пережить.
– Он был, я думаю, хороший парень, - сказал Серегин. - Горе. Да и вообще… Погиб зря.
– Что - вообще? - сказал Говор. - Погиб человек - вот что “вообще”. Но не надежда на бессмертие: мы знаем теперь, где его искать. Пусть не я найду, пусть даже это будет Герт - все равно…
Наклонив голову, он смотрел, как гаснут огни и пустеет зал.
– Серегин! - грустно сказал Говор. - Вы сегодня словно подрядились попадать пальцем в небо.
– Да? - сказал Серегин.
– Вы сказали: он погиб зря. Погиб глупо - это так. Но он помог нам сделать еще один важный вывод.
– Какой же?
– Очень простой, Серегин. Запомните: и получив бессмертие, люди никогда не побоятся открыть дверь.
ВАЛЕНТИНА ЖУРАВЛЕВА Приключение
Я не ожидала, что позвонят из академии. Утром, получив гонорар за статью в “Вопросах психологии”, я купила венгерский журнал мод, вернулась к себе и стала решать сложную задачу - что шить.
Теоретически наиболее разумным вариантом было демисезонное пальто. Однако приближалось лето, и тошно было думать, что пальто будет лежать до конца августа. Вообще-то я давно проектировала вечернее платье. Шикарное вечернее платье, получше того черно-белого с жемчугом, которое Настя привезла из Парижа.
Но если делать настоящее вечернее платье, не останется денег ни на что другое, это уж точно. А мне нужны были новые туфли.
С обложки журнала улыбалась курносая манекенщица в золотистом костюме. Она стояла около сверкающей красным лаком спортивной машины и держала на поводке беленькую мини-собачку.
Из всего этого великолепия мне нравился только костюм. Легкий такой костюмчик из золотистой ткани. Неделю назад я видела на витрине одного ателье золотистобежевую ткань. Не столько, правда, золотистую, сколько бежевую, но это даже лучше.
Кое-что в костюме следовало изменить, я начала прикидывать и не сразу сообразила, что звонят из президиума АН и что меня приглашает К. Секретарь говорила чрезвычайно любезно (“Очень просит зайти… если вас не затруднит…”), но указала точное время, и я поняла, что опаздывать не рекомендуется. И вообще - явка обязательна.
Времени оставалось не так уж много. Я помчалась в парикмахерскую, оттуда на почту, отправила домой журнал со своей статьей, заскочила в Дом моделей на Кузнецком мосту (ничего путного там не оказалось) и приехала в академию точно к назначенному, времени - минута в минуту. В коридоре стояла массивная тумба с часами, эта тумба торжественно пробила три раза. В столь высоких научных сферах мне еще не приходилось бывать.
Секретарь, пожилая женщина в строгом сером костюме, мельком взглянула на часы, одобрительно улыбнулась и сказала: “Пожалуйста…” Мне показалось, что она вот-вот добавит: “…деточка”.
На портретах у К. совсем другое лицо - властное, резкое, даже грубоватое. Я хорошо помню его портрет в школьном учебнике физики: К. был похож на маршала, я пририсовала ему китель, погоны и красивую маршальскую звезду. Получилось очень здорово, я начала разрисовывать другие портреты, в конце концов мне крепко влетело за эти художества.
А на самом деле К. похож на музыканта, у него одухотворенное лицо. Как у Рахманинова на рисунке Пастернака. И пальцы у К. длинные, подвижные. Но глаза… глаза все-таки маршальские. Серые, жестковатые.
– Значит, вы на четвертом курсе? - спросил К. - А как у вас относятся к тому, что студентка работает на уровне… ну…
– …взрослого ученого? - подсказала я.
Он рассмеялся:
– Прекрасный термин. Находка для ВАКа. Кандидат, доктор, наконец - взрослый ученый…
Странная штука: никого не удивляет, что математик может сделать лучшие свои открытия в двадцать лет. Это считается вполне естественным. Как же, математические способности должны ярче всего проявляться в молодости!… Но почему только математические? Разве нельзя стать в двадцать лет настоящим психологом? На меня все время смотрят с каким-то удивлением, даже с недоверием. Психология, видите ли, изучает человеческую душу - столь сложный объект, что… и так далее. А разве музыка или поэзия не имеет дела с человеческой душой? Привыкли же мы к тому, что бывают молодые композиторы и молодые поэты. Я занялась психологией еще в школе; надо работать, только и всего.
– Но вы не ответили: как к вам относятся в университете?
Я объяснила, что относятся хорошо. Дали отдельную комнату в общежитии. Включили мою тему в план проблемной лаборатории. Взяли статью в сборник трудов.
К. улыбнулся: - Вы не избалованы…
Теперь, немного освоившись, я оглядела кабинет. Он мне не понравился. Какой-то у него был нежилой вид. Стол, книжные шкафы, даже портреты на стенах - все слишком новое. Вероятно, К. появлялся здесь нечасто.
– Сарычева ведь тоже на четвертом курсе, - продолжал К., - а у нее своя лаборатория.
Ну! Настя сделала потрясающее открытие, как не дать ей лабораторию. Вокруг АС-эффекта в физике сейчас настоящий бум.
– Без вас Сарычева ничего бы не открыла, - настаивал К. - Она мне рассказывала, как вы развивали у нее воображение. Ультрафантазию, как вы это называете. На парижском конгрессе Сарычева сделала отличное сообщение об АС-эффекте. Выступала она с блеском…
К. увлекся и стал говорить о том, что я и так уже знала. Настя раз двадцать рассказывала мне о конгрессе. Как она там выступала, как выступали другие, какие были разговоры и как в кулуарах один болван во всеуслышание заявил, что “столь юная леди” не может самостоятельно делать открытия, и предложил организовать проверку: пусть “юная леди” сделает в лаборатории “маленькое-маленькое” открытие. На что “юная леди” тут же ответила: пожалуйста, хоть сегодня, но одновременно и вы продемонстрируете, как делают хотя бы “малюсенькое-малюсенькое” открытие…
Все это я знала наизусть. Но К. рассказывал со вкусом, я не перебивала. Меня интересовало, как он говорит, мне еще ни разу не приходилось встречаться с ученым такого ранга.
По классификации Селье академик К., бесспорно, принадлежал к категории мыслителей. Но дальше классификация не срабатывала: К. совсем не соответствовал предложенной Селье типологии.
