Участковый, облокотясь о стол, слегка навис надо мной.
- Опять засыпаешь? - спросил он с негодованием.-Ты спать сюда пришел? Спать, друг, дома надо. И шагай-ка ты домой. Точка!
Я поднялся. Прав-таки оказался князь, прав...
- Я пойду, - сказал я, - пойду. Ты только запомни: ровно в десять рванет на канале, как сказано. Или вы князя ловите, коли сможете, или меня задержите. Хотя бесполезно все это, товарищ участковый, не задержать.
- Как это не задержать? - обиделся Листиков. - Коли было бы за что, я б тебя, брат, за милую душу прищучил, во всяком случае. Только с какого, спрашивается, переполоха нам тебя задерживать? Начитался, понимаешь, детективов...
- Звездолет стартует, так вашу! Понимаешь? Корабль циллонов! Как там рванет, кого угробит-кабы я знал! А виноват буду я, через князя, через Мансурова... И не сделать этого я не могу! Не в моей воле, понял?!
Начал я спокойно, а теперь орал прямо в лицо участкового. Орал от беспомощности своей, от тоски, что копилась еще там, у парапета, от разговоров с князем, от воспоминаний всех. Главное же-от беспомощности ни изменить ничего, ни даже рассказать толком ничего я не мог.
- Князю решать, а мне делать!-кричал я. - Робот я, робот! - Потом опять вдруг стало мне все безразлично, дохло как-то, ватно-опилочно. Впрочем, - сказал я Листикову, - может, и зря я тут... Может, и взрыва-то никакого не будет. Ну прощай, извини, лейтенант. С легким паром!
Я пошел к двери.
- Мозги ты мне запудрил, друг,-вслед мне простонал Листиков. - Ох запудрил! Псих ты, брат, какой-то, чудак, во всяком случае... Да погоди ты! Эй, Сурин, квартира-то твоя - семнадцатая, что ли?
Я аккуратно прикрыл за собой входную дверь со стеклянной табличкой "Штаб ДНД".
Вот и исчерпана попытка, брат мой Кирюша...
"Вот и исчерпана попытка, брат Кирюша..."-все повторял и повторял я бездумно по дороге домой. А путь был совсем недальний. Вот парадная, вот и лифт.
Я ткнул кулаком в кнопку. Кабина, видимо, еще поднималась вверх. Я послонялся по площадке, заглянул в щель своего почтового ящика. Пусто. Где-то на самой верхотуре громыхнула железом дверь. Кабина двинулась вниз.
Давай, давай скорее! Я вдруг заторопился. Да скорее же! Я мотнулся было идти пешком, но в этот миг лифт остановился, осветился дырчатый узор в двери. Я нетерпеливо распахнул дверь.
- Кирилл Иванович! Какими судьбами? - передо мной со своей осточертевшей мне наглой и заискивающей усмешечкой стоял Мансуров. - Домой? - спросил он. - Прекрасное, великолепное решение! Чудесно, дорогой мой друг и соратник! Побездельничайте в предпоследний-то день отпуска, почитайте легонькое что-нибудь этакое, про шпионов-контрразведчиков, а лучше всего-ухо подавите минуточек сто двадцать, а? Хи-хи... Да не хмурьтесь, не хмурьтесь, золотой мой, янтарный, шрамчики-то циллоновские не напрягайте!
- Ну что вы за мной... Да буду я, буду в полдесятого! Знаете же... Не таскайтесь за мной, ради аллаха!
- Боже упаси, Кирилл Иванович! - запротестовал князь. - Недоверие, слежка... Фу, как только вы могли подумать! С вами мы тут встретились совершенно случайно. Ах, знакомый дом, знакомая лестница! Там,-он вскянул голову вверх,-жил когда-то мой хороший знакомый, студент-путеец. Сын нашей Антиповны. Умница, талант необычайный, горячее сердце, чистейшая душа. Но, к сожалению,-князь пригорюнился, - чахотка, чахотка. .. О, те вечера, те споры! Годы, годы быстротечные, годы... Эх, был кирюха! - изумив меня, ляпнул князь. - Был корешок! Зашел вот наудачу. Думал узнать, может, кто и помнит о нем, сообщит что-нибудь. И - никто, и ничего... Такие-то дела, такие-то, Кирилл Иванович, пироги. Господи! - всполошился Мансуров, глянув на часы. - Что ж это я вас задерживаю? Входите, пожалуйста,-распахнул он предупредительно лифтовую дверь и приглашающе простер руку.-Ну не хмурьтесь, прошу, встреча наша, повторяю, была совершенно непреднамеренной. До свидания, Кирилл Иванович. До девяти тридцати. Адью!
Князь покрутил ладошкой над головой и бодро, почти чечеточно обстучав подошвами ступени, скользнул за дверь. Парадная опустела.
Я вошел в лифт, и дверь его захлопнулась за мной, точно дверца несгораемого шкафа.
И поехали мы наверх-я и тот циллон в зеркале. Вот они, эти самые Шрамы Циллыкастовый знак, звено цепи, пароль векор...
Клеймо веков. Вот ведь когда аукнулись тебе эти морщины, Кирюша.
Лифт дернулся и встал. У дверей своей квартиры я постоял чуть, пытаясь собраться с мыслями. Где там... Я позвонил. Звонил и звонил, и когда за дверью заспешили мелкие, твердые шажки и щелкнул замок, мой палец все еще был на кнопке.
- Кирюша! Что с вами?-изумилась открывшая дверь соседка.-Звоните как на пожар, а ключ в руках.
И правда. Ключ-то я, оказывается, вынул.
- Извините, Ирина Кондратьевна, не сообразил,-улыбнулся я старушке.
- Да пожалуйста, пожалуйста, - сказала она, глядя мне в лицо внимательно и тревожно.-Что с вами, Кирюша? На вас же лица нет!
Она еще раз пытливо и быстро оглядела меня, мимолетно повела носом мол, не выпил ли?
- Нездоровится малость, Ирина Кондратьевна, - сказал я, - пойду полежу.
- Голова? Тошнота? Сердце? - деловито спрашивала соседка. - Таблетку анальгина? Или капель Зеленина? Прекрасное средство и совершенно безвредное. Так я принесу, Кирюша?
Хорошая у меня соседка, славная старушка.
Когда-то была она фронтовой медсестрой. В ее комнате висела фотография той поры: она и муж - капитан-артиллерист. Оба в форме, оба в орденах, оба молодые и красивые. Муж так и остался молодым, погибнув под Веной, а она вот дожила до пенсии, и поседела, и сгорбилась. Жили мы с ней в квартире дружно, с тех пор как въехали сюда в результате сложного тройного обмена. Она заботилась обо мне, потому что кроме нескольких подруг, бывших сослуживиц, редко звонивших и еще реже заходивших, да племянницы Зиночки, живущей в городе Алма-Ате, никого на свете у нее не было. Такая вот была у меня соседка - Ирина Кондратьевна Решина.
- Сию минуту принесу. Выпьете да ляжете, вот все и пройдет,-успокаивающим, милосердным голосом проговорила она и вздохнула: Эх, молодежь нынешняя...
Она энергично засеменила в свою комнату.
Я услышал скрип дверцы ее стенной аптечки, звяканье стекла, представил, как она хлопочет там, как держит рюмку и склянку, как смотрит на свет, считая капли, и улыбнулся.
Запахло лекарством.
Привлеченный любимым запахом, из кухни выглянул Матвей, квартирный наш кот, - рыжий, облезлый, предельно старый. Этот кот остался в квартире от прежних хозяев, и ни я, ни Ирина Кондратьевна понятия не имели, сколько же ему лет. Может быть, не меньше, чем мне. Этот Матвей, одряхлев, опустился и совершенно перестал следить за собой. Теперь вот на ходу он не втягивал когтей, как положено порядочным котам, а шлепал ими по линолеуму, как старуха тапочками.
