вот-вот исчезнет, просто растворится в эфире. Речистер невольно увеличил громкость. Потом повернулся и посмотрел на большой глобус, где на конце этой невидимой нити горел крошечный зеленый светлячок. Сейчас он был уже где-то на берегу Каргобэя. Это около двух тысяч километров от базы… Речистер попытался представить себе, что делает сейчас Ласло, но не смог. Для того чтобы вообразить, что делает человек, нужно понимать его и знать обстановку, в которой он находится. Обстановку Речистер еще мог себе представить, но вот Бродяг никогда не понимал. Это не порождало отчуждения, нет. Скорее, наоборот, — все Бродяги, с которыми он сталкивался на борту «Скилура», становились его друзьями. Но никогда он не мог понять их. Это были люди иной породы. И лишь одно Речистер знал наверняка: Бродяга был на своем месте. Один на один с этой новой планетой, он был счастлив.
За месяц, прошедший после ухода Ласло, Речистеру не раз хотелось надеть гравитр и слетать туда, откуда тянулась к светлячку на глобусе тонкая нить сигнала. Но делать этого было нельзя. Ласло ушел один, без связи, только с пеленг-браслетом, и мешать ему было бы просто нетактично. Поэтому Речистер приходил сюда и подолгу сидел, слушая ровное попискивание сигнала и глядя на почти неподвижную зеленую точку на глобусе: заметить ее передвижение можно было только за довольно значительный промежуток времени, — слишком медленно двигался Ласло и слишком мелок был масштаб глобуса.
Речистер откинулся на спинку кресла и сунул в рот палочку биттерола…
Бродяги появились на кораблях Пионеров очень давно, больше двух веков назад. Речистер не знал, кому впервые пришла в голову эта мысль: к тому времени, когда он сам стал Пионером, присутствие Бродяг на кораблях уже никого не удивляло, оно стало привычным, даже традиционным. Кто придумал это слово — Бродяги, Речистер тоже не знал. Просто так было: на каждом крейсере кроме ста двадцати Пионеров и пяти членов экипажа был Бродяга.
Когда крейсер садился на планету и организовывалась первая База, Бродяга уходил. Он шел просто так, без всякой цели, и с Базой его связывал только непрерывный сигнал пеленг-браслета — на случай экстренного общего сбора. Бродягами становились разные люди. По большей части это были поэты, писатели, художники, композиторы, а иногда — просто люди, способные пешком пройти планету по экватору. И то, что они приносили с собой, было не менее ценно, нежели весь тот мегабитовый багаж информации, который несли Пионеры Человечеству, хотя и не существует пока прибора, способного оценить трофеи Бродяг. Потому что какой бы полной информацией о планете ни располагало Человечество, этого было мало. Нужно было еще и почувствовать новый мир. И это делали Бродяги. Из новых миров они несли песни и поэмы, картины и симфонии…
Кто-то из первых Бродяг, с которыми Речистеру пришлось иметь дело, процитировал жившего много веков назад греческого поэта. Кажется, его звали Паламас. Эти строки запомнились Речистеру:
От ярости моря до скрипа жучка
В природе повсеместно
В молчании гор или в гуле громов
Скрытая дремлет песня.
Эту-то скрытую песню и искали Бродяги. Они были эмоциональными датчиками Человечества.
Пионеры уходили. На смену им приходили строители. Постепенно планета преобразовывалась — и наконец становилась домом для еще одного передового отряда Человечества. Вечно растущего Человечества. Люди работали здесь, жили, но им уже трудно было взглянуть со стороны на эту освоенную планету, ставшую их домом. Конечно, здесь появлялись свои художники, поэты и композиторы, но то, что несли людям Бродяги, не умирало.
Все дальше от Земли и Солнца уходила линия Границы. Все больше и больше миров заселяло Человечество, а впереди, раздвигая Границу, шли Пионеры и Бродяги.
Сигнал вызова был настойчив и резок. Речистер встал. Пора приниматься за дело. Свое дело. Каждый должен делать свое дело. И кто может определить, какое из них важнее и лучше других? Каждый сам решает это для себя.
В последний раз Речистер взглянул на зеленый светлячок, замерший на берегу Каргобэя. Он снова попытался представить себе, что может делать сейчас Ласло, но у него опять ничего не получилось. И только в глубине души шевельнулось какое-то странное чувство. Может быть, зависть… И вспомнился тот же Паламас:
Песня слагает стены из скал,
Предрекает законы мира,
У всех великих дел на земле
Одна провозвестница — лира!
Сигнал вызова повторился. Речистер направился к выходу. Но он знал, что будет приходить сюда еще и еще, до тех пор, пока не вернется Ласло. Будет приходить, сидеть, слушая сигнал, похожий на звон падающих капель воды, и ждать — ждать новых песен, которые принесет с собой Бродяга.
Когда третий и последний из реакторов «Сёгуна» был катапультирован и взорвался в пустыне в полусотне километров от места посадки, оставив в песке спекшийся в стекло кратер и сбив крейсер с посадочной оси, до поверхности планеты оставалось уже только чуть больше двух километров. Теперь тормозить можно было лишь аварийными бороводородными двигателями, но для того чтобы тридцать секунд их работы при сложившейся ситуации дали ощутимый эффект, масса корабля была слишком велика. Болл катапультировал двигательный отсек — это две тысячи тонн мертвого груза. Разноцветные кривые на экране вычислителя сблизились, но не слились: мало! Еще четыреста девяносто тонн. И они были: два танка с питьевой водой. Болл не задумываясь рванул на себя рычаг катапульты. А затем — короткий, яростный, спасительный удар бороводородных двигателей. Еще. Еще. Еще…
Посадка оказалась не слишком мягкой. Крейсер тряхнуло, кресло обхватило Болла, удержало, отпустило. Он потер рукой грудь, по которой разливалась тупая ушибная боль.
Реакторная чума! Откуда-то приходит поток излучения, достаточно жесткого, чтобы свободно пронизать броню аутспайс-крейсера, и при том достаточно активного, чтобы вывести из-под контроля реакцию синтеза легких хроноквантов в корабельных реакторах… Болл никогда не верил в нее. На Звездном Флоте о ней ходили легенды, но ни разу ему не довелось встретить человека, который бы столкнулся с реакторной чумой сам. Где-то, кто-то, когда-то… Что ж, значит он будет первым.
Болл утопил в подлокотник клавишу селектора.
— Всем. Говорит шеф-пилот. Командирам техчастей представить доклады по форме «С». Членов совета прошу явиться в рубку. Конец.
Принимать доклады было обязанностью Наана, первого астрогатора, сидевшего в кресле справа, и Болл прислушивался к ним вполуха, глядя на раздражающе мертвый пульт, где единственным отрадным для глаза оставался сектор управления и контроля жизнеобеспечения. Этот, кажется, почти не пострадал.
