Мне удалось найти старые публикации, достоверно свидетельствующие о путешествии выходцев из Уэльса, родной земли короля Артура, в Америку за сотни лет до Колумба. Эти удивительные сообщения появлялись в американской прессе восемнадцатого и девятнадцатого веков. Но еще раньше, в 1621 году, некто Дж. Смит в своей книге "Всеобщая история Виргинии и Островов вечного лета" отметил этот достойный удивления факт. Более того, если верить журналу "Джентльмен мэгэзин", безвестный авантюрист Морган Джонс попал в плен к индейцам племени тускарора, которые, по его словам, готовы были немедленно прикончить его и пятерых его спутников. Случилось чудо. Обреченный на смерть белый человек заговорил с индейцами по-валлийски, то есть на родном языке короля Артура. Краснокожие тут же остыли и стали отвечать Моргану на том же валлийском языке жителей Уэльса. Об индейцах со светлыми волосами и белой кожей осталось много свидетельств. Писали, что среди них многие говорили по-валлийски. Одно из таких племен жило в восьмистах милях к северо-западу от Филадельфии. Вождь племени ничего не слышал об Уэльсе, но сказал некоему Робертсу, что все они пришли издалека, их страна находится за Большой водой на востоке. Среди его соплеменников, продолжал вождь, установлен обычай, запрещающий детям учиться любому другому языку, кроме родного. Дата этого сообщения — август 1802 года, опубликовано в "Чамберс джорнал".
Художник Кетлин, англичанин, видевший индейцев манданов и даже остававшийся среди них несколько лет, написал книгу. Вот строки из нее: "В самом быте манданов, в их физическом облике столько особенностей, что их можно рассматривать с достоверностью как остатки рассеянной валлийской колонии". Керамические изделия манданов как будто копируют изделия старых кельтских мастеров эпохи короля Артура и рыцарей Круглого стола. Лодки, жилища, музыкальные инструменты — тоже. Свыше трехсот слов манданов сходны с соответствующими валлийскими по смыслу и звучанию, это примерно треть активного словарного запаса. Небезынтересно, что за океаном остались старые фортификационные сооружения доколумбовой эпохи. Индейцы, как известно, дети природы, фортификацией не занимались.
Итак, отсюда должен быть сделан вывод, что валлийцы в Америке — это реальность доколумбовой эпохи. Что касается пространства, в котором прежде всего проявляет себя судьба, провидение, то в этом незримом, но столь важном для нас пространстве частица Экскалибура, волшебного меча короля Артура, покоится, образно говоря, по ту сторону океана. Не означает ли это, что когда-нибудь она проявит себя, как это бывает и в нашем вполне осязаемом, реальном мире, где мы должны будем вести решительную борьбу за будущее Германии?
Провидение словно предупреждает нас об опасности. Нам еще не ясны подлинные масштабы участия Америки в будущих событиях, но мы должны прислушаться к внутреннему голосу, к указаниям, посылаемым из Шамбалы. Странно, что эта мысль разделяется Вами и мной, но не разделяется колонией наших мудрых тибетцев, воплощающих извечную проницательность.
Год 533-й. Артур и Гвиневера
Сжав рукой холодный камень, Артур стоял у окна и смотрел, как к деревянному столбу палачи привязывают королеву Гвиневеру. Была она в темном платье с высоким воротником, лицо ее было бледным и прекрасным, как всегда, и король со страхом узнавал в нем каждую черточку и со страхом думал о том, что зрение его напрасно обострилось в эту минуту. Еще бы! Он знал эту женщину много лет, верил ей как себе даже сейчас, когда ее измена была столь очевидна, когда Мордред представил ему все доказательства вины королевы.
Король не знал, что Мордред подговорил его поехать на охоту лишь для того, чтобы королева приняла в своих покоях славнейшего из рыцарей Ланселота, который ее давно любил и которого она тоже любила. Король не знал и того, что Мордред запасся надежными свидетельствами этого рокового свидания, чтобы представить неопровержимые доказательства двору. Король знал лишь, что это свидание рано или поздно должно было произойти, как предсказал добрый Мерлин.
Сейчас должен вспыхнуть огонь под столбом.
Палачи замешкались у столба, и король рад этому, рад выигранной минуте. Мордред торопит короля дать знак. Тогда запылает костер, и королева перестанет стоять между ним, Мордредом, и королем. Король будет беззащитен, он окажется в руках приближенных к Мордреду людей.
Но Артур медлит. Его васильковые глаза застыли, как на большом портрете в главной зале замка. Скулы сжаты, резко, со скульптурной выразительностью обозначились морщины на лбу, заострился нос, губы его сжаты, как будто он решил удержаться от молитвы. Неподвижно, сосредоточенно наблюдает он за действом, которое уже началось, — и медлит. Что же останавливает его? Может быть, он хочет вспомнить предупреждение Мерлина? Или тяжелые дни боев, когда он с двумя десятками рыцарей врезался в строй саксов, огородивших пустошь Локсенн алыми щитами, а королева, верная ему королева, с нетерпением ждала вестей об исходе битвы?
Нет, не алые щиты саксов, не крики их, наводящие ужас, не холщовые рубахи берсерков, непроницаемые даже для булатных мечей, видятся королю Артуру.
Лицо его как маска. А мысли далеко от прежних славных битв. Лишь двое приковывают его внимание, его память, его волю: королева и соперник короля отважный Ланселот. И больше всего на свете хочется сейчас королю, чтобы появился Ланселот со своей дружиной и перебил палачей, надменно теснящихся у столба в ожидании условного знака.
Проходит еще минута.
Мордред берет короля за рукав и подобострастно заглядывает ему в лицо. Что случилось с Артуром? Разве такой позор может снести даже простой оруженосец? Это же Артур, самый сильный и отважный из всех королей Британии: Гвинеда, Оркнея, Латиана, Горра и Гарлота, Арморики и всех заморских стран, известных в мире, всех прежних римских территорий и провинций, король из королей, блеск славы которого далеко затмил славу римских цезарей. Разве его величие, его подвиги могут быть забыты?! Никогда! И Мордред знает это давно, с тех пор, как сердце его стало черным от ревности к успехам самого сильного, самого светлого и самого благородного из королей.
Знак? Нет, король молчит. Он застыл, как на портрете. Не прочтешь на его лице ни одной мысли, ни одного движения души. Ибо король думает о невозможном, о том, о чем не думал бы в эти минуты ни один из королей. Благородный Артур ждет Ланселота и его дружину, пусть даже это будет стоить жизни самому королю. Артур ждет Ланселота. Сжаты его губы, а глаза непроницаемы.
Король ждет своего счастливого соперника, обесчестившего его, Артура. Ждет, чтобы увидеть, как он освободит женщину — уже не королеву, — изменившую ему. Где ты, Ланселот? Ты должен выполнить последний приказ своего короля, своего благодетеля, заменившего тебе родного отца и сделавшего для тебя больше, чем сделал бы любящий отец.
