Рассказывают, что ходжа Насреддин держит в чулане Страшное Вервие, доставшееся ему в наследство от далёкого предка по отцовской линии, ассасина. Каждый четверг ходжа собирает домочадцев за обеденным столом, извлекает из старинной шкатулки ветхое Вервие, кладёт на стол и приказывает жене и детям бояться. По истечении часа страх проходит, Насреддин запирает Вервие в шкатулку и уносит в чулан — до следующего четверга.
* * *
Услышав много доброго и удивительного о Насреддине, явился к нему некто по имени Авхад ад-дин Кирмани — для дружеской беседы и совместных благочестивых размышлений. После церемонного приветствия, вручения рекомендательных писем и чаепития, спросил: “Что вам известно, достопочтенный, о Величайшем Элементе, который хранится в сокровеннейших тайниках Всеславного?” Ходжа удивился, и ответил, что Аллах, да пребудет Слава его в веках, не пожелал поделиться с ним, Насреддином, сведениями о чудесном Элементе. “Но как же! — вскричал гость. — Ведь о том пишет мудрейший Ибн Массара!” Насреддин пожал плечами. “Но ведь и ал-‘Кушайри твердит об Элементе в трактате “О Матери городов и небесной географии”!” Насреддин задумался, пошевелил губами, перебирая в памяти названия прочитанных книг, и сознался, что сей труд ему неизвестен. Авхад ад-дин Кирмани в отчаянии прошептал: “Но ведь и ал-Мухасиби…” Тут Насреддин подскочил на месте, словно его пчела ужалила, и попросил учёного гостя посидеть в одиночестве минуту-другую. Авхад ад-дин Кирмани, донельзя разочарованный визитом, собрался уже восвояси, но в последний момент был остановлен ходжой — уже на пороге: “Кажется, я нашёл то, о чём вы тут говорили. Не угодно ли взглянуть?” Гость вытаращил глаза: “Аллах Милосердный, да ведь это!..” “Да, — отозвался Насреддин, — оно самое. Правда Всеблагой не называл его Величайшим Элементом и не поминал имён мудрейших. Если мне не изменяет память, речь шла о том, чтобы “засунуть куда подальше эту штуковину, чтоб дети из неё свистулек не понаделали". Впрочем, я сразу догадался, что это шутка. Сами видите, свистулек из этой “штуковины” не понаделаешь, зато, насколько удалось выяснить моей супруге, она вполне годится для того, чтобы взбивать сливки и раскатывать тесто”.
* * *
Однажды ходжа Насреддин отправился на базар и долго ходил взад и вперёд вдоль прилавков — прицениваясь, но ничего не покупая. Рыночный стражник некоторое время наблюдал издали, в конце концов обратился к нему с назиданием: “Уважаемый, я вижу, денег у вас нет, вы лишь напрасно теребите торговый люд. Подай вам это и то, поменяй фасон и размер, взвесь и порежь, а выгоды купцу — ни на грош. Если бы я не знал, что вы — ходжа Насреддин, подумал бы, что на рынке завёлся воришка: ждёт пока купец отвернётся, чтобы запустить руку в чужую мошну”. В ответ на это ходжа вытащил из кармана кошель, полный золотых и серебряных монет, и молча подал его стражнику. Тот принялся извиняться. Насреддин жестом остановил его, показывая, что не в обиде, и сказал: “Обычно я покупаю здесь на сумму столь незначительную, что выбирать товар долго не приходится. Но сегодня меня пригласил для беседы наш правитель Тимур и, провожая до ворот, дал этот кошелёк. Он сказал: “Милый ходжа, я хочу, чтобы ты пошёл на базар и купил что-нибудь такое, что способно доставить тебе маленькое человеческое удовольствие”. Вот уже четвёртый час я брожу здесь и выяснил за это время, что маленькое человеческое удовольствие можно получить лишь бесплатно — выбирая и прицениваясь, но заплатив деньги, немедленно его теряешь”.
* * *
Если верить учебникам, немцы войну проиграли, но если верить Насреддину, нет никаких немцев и, конечно, не было никакой войны.
Если бы немцы взаправду существовали, — говорит ходжа, — за долгую свою жизнь я хоть одного бы да встретил.
Но как же Шопенгауэр? — возражают ему.
Ха, Шопенгауэр! — посмеивается Насреддин, давая понять, что в книжках, сами понимаете, написать можно всё, что угодно.
А как же Гёте, Бах?
Чушь всё это. Враки. Не было никакого Баха.
Кто же Фауста написал?
Да кто угодно. Велика сложность — Фауста написать.
Ну хорошо, — теряют терпение оппоненты, — а как же хромой мясник Карл — тот, что за пустырём живёт?
Это Карл-то немец? Не смешите мои ботинки, не может он быть немцем.
Это почему?
Да потому, — говорит Насреддин, — что я его на базаре каждый божий день встречаю, а немцев, как уже было сказано, за всю жизнь ни одного не видал.
* * *
Однажды за обедом Насреддин подавился сочным куском баранины. Чувствуя, что задыхается, ходжа мысленно попросил Аллаха об избавлении, пообещав взамен навсегда отказаться от вкушения жирной пищи. Застрявший кусок мяса немедленно вышел на поверхность, позволив ему, наконец, отдышаться. Придя в себя, он принялся во всю глотку хулить Господа. “Что ты такое говоришь?” — ужаснулась жена. “Опять мошенничает, — пожаловался ходжа, — нет чтобы просто сказать: “Насреддин, не ешь жирного!” Вместо этого Прохвост (прохвост) ставит мне в укор, что лишь под угрозой смерти я готов поступиться гастрономическими удовольствиями”. “Да ведь это истинная правда!” — тихонько пробормотала жена, опуская глаза. Насреддин ответил шёпотом: “Тссс. Кроме нас с тобой об этом никто не знает”.
* * *
В среду жена послала Насреддина на рынок — купить сыра и зелени. По своему обыкновению ходжа разговорился с зеленщиком о “Духовных двустишиях” Руми и так увлёкся, что позабыл, какого сыра нужно купить — исфаханского или савского. Долго он стоял у прилавка, пытаясь припомнить хотя бы некоторые соображения супруги о сортах и способах изготовления сыра, затем привести их в соответствие с “Положениями о посылке и выводе” Аверроэса, и таким образом решить задачу о выборе того или иного сорта, но так и не преуспел в этом благородном занятии, а потому махнул рукой, купил наугад головку савского, да и отправился восвояси, уповая на благоволение свыше.
Однако по возвращении выяснилось, что ходжа, как назло, ошибся, и сыр ему был заказан исфаханский, а вовсе не савский.
— Ты ведь не думаешь, что я мог позабыть твои наставления, — попытался оправдаться Насреддин, — разумеется, я купил исфаханского, но по пути мне встретился ангел, который сообщил, что Всевышнему угодно испытать твою мудрость. Этот ангел превратил исфаханский сыр в савский и велел немедленно возвращаться домой, в то время как он будет незримо следовать за мной, чтобы убедиться, что у меня, святого человека, — достойная и верная жена, которая не станет Сотрясать Воздух Попусту.
— Что значит Сотрясать Воздух Попусту? — спросила жена.
