Штамм поспешно нацепил очки и склонился над графиком, Брамулья, шумно отдуваясь и оттопыривая толстые губы, смотрел через его плечо. Али-Овсад подставил Кравцову волосатое ухо, и тот, понизив голос, переводил ему слова Уилла. Выслушав до конца, Али-Овсад задумчиво поковырял мизинцем в ухе. Старый мастер, на своем веку основательно издырявивший землю буровыми скважинами, был озадачен.
— Хотите что-нибудь сказать, сеньор Али-Овсад? — спросил Брамулья, и Кравцов перевел мастеру его вопрос.
— Что сказать? Бурение-мурение — это я, конечно, немножко понимаю, — нараспев ответил Али-Овсад. — А такую породу, честное слово, никогда не встречал. Давай подождем, это вещество наверх пойдет — тогда посмотрим.
Штамм поднял голову от графика.
— Ждать нельзя ни в коем случае. Неизвестно, что произошло в недрах. Извержение обсадки может вызвать сильные толчки. После спуска телекамеры предлагаю эвакуировать всех на голландский транспорт.
— Ну уж нет! — вскричал Кравцов. — Простите, мистер Штамм, но я поддерживаю Али-Овсада: надо подождать, посмотреть, что последует за выбросом труб. Надо получить информацию!
— Согласен, — кивнул Уилл. — Приборы здесь, уходить нельзя.
Теперь все посмотрели на Брамулью — за ним оставалось последнее слово. Толстяк-чилиец размышлял, поглаживая себя по лысой голове.
— Сеньоры, — сказал он наконец. — Вопрос, насколько я понимаю, стоит так: есть ли прямая опасность? Ответить трудно, сеньоры, поскольку мы столкнулись с непонятным природным явлением. Но я привык подходить к подобным вопросам как сейсмолог. Мне кажется, коллега Штамм, что с сейсмической точки зрения непосредственной опасности нет… Карамба! — воскликнул он вдруг, посмотрев в окно. — Что это такое?
Из устья скважины ползла вверх серая обсадная колонна, а на ней, обхватив ее руками и нотами, висел человек в синей кепке и синем комбинезоне. Монтажники, стоявшие внизу, свистели и орали ему вслед. Из люльки, поднимавшейся рядом с колонной, свесился газорезчик и тоже что-то кричал в совершенном восторге.
— Это ваш парень, Джим? — встревоженно спросил Брамулья.
Паркинсон, хладнокровно жевавший резинку, мотнул головой.
— Это мой бурильщик Чулков-Мулков немножко хулиганит, — сказал Али-Овсад и, выйдя из каюты, вразвалку пошел по обрезкам труб к вышке.
Все последовали за ним.
— Чулков-Мулков? — переспросил Брамулья.
— Да нет, просто Чулков, — усмехнулся Кравцов.
Али-Овсад прокричал что-то вверх. Автогенщик в люльке, повинуясь команде мастера, перерезал колонну метрах в двух ниже висящего Чулкова. Обрезок трубы с Чулковым медленно опустился на крюке.
— Прыгай! — крикнул Али-Овсад.
Чулков рывком оторвался от трубы, упал на четвереньки и сразу поднялся, потирая коленки. Его круглое, мальчишеское лицо было бледно, светлые глаза смотрели ошалело.
— Зачем хулиганишь? — грозно сказал Али-Овсад.
— С ребятами поспорил, — пробормотал Чулков, озираясь и ища взглядом кепку, слетевшую при прыжке.
Из толпы бурильщиков выдвинулся коренастый американец с головой, повязанной пестрой косынкой. Ухмыляясь, он протянул Чулкову зажигалку с замысловатыми цветными вензелями.
— Не надо, — сказал Чулков и отвел его руку.
Брамулья обратился к бурильщикам с краткой речью, и бригады, посмеиваясь, вернулись к работе. Инцидент был исчерпан. И только Кравцов заметил, что у Чулкова дрожали руки,
— Что это у вас с руками? — тихо спросил он парня.
— Ничего, — ответил Чулков. И вдруг, подняв на инженера растерянный взгляд, сказал: — Труба притягивает, Александр Витальич…
— То есть как?
— Притягивает, — повторил Чулков. — Не очень сильно, правда… Будто она магнит, а я железный…
Кравцов поспешил в кают-компанию, где Брамулья заканчивал совещание.
— Эвакуировать плот пока не будем, — говорил чилиец. Он вдруг засмеялся и добавил: — С такими отчаянными парнями нам ничего не страшно.
Штамм пригладил жесткой щеткой льняные волосы и направился к лебедке телекамеры, бормоча под нос что-то о русской и чилийской беспечности.
Под навесом Кравцов отозвал Уилла в сторонку и сообщил ему о том, что услышал от Чулкова.
— Вот как? — сказал Уилл.
Уже четвертый час шел спуск телекамеры. Кабель-трос сматывался с огромного барабана глубоководной лебедки и, огибая блок на конце решетчатой стрелы, уходил в черную воду. Полуголый монтажник из бригады Али-Овсада дымил у борта сигаретой, изредка посматривая на указатель глубины спуска.
Подошел Али-Овсад.
— Папиросу курят, когда гулять идут, — сказал он строго. — Рука на тормозе держи.
— Ничего не случится, мастер, — добродушно отозвался монтажник и щелчком отправил сигарету за борт. — Кругом автоматика.
— Автоматика сама по себе, ты сам по себе.
Для порядка старый мастер обошел лебедку, пощупал ладонью, не греются ли подшипники.
— Интересно, в Баку сейчас сколько времени, — сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в каюту телеприемника.
Там у мерцающего экрана сидели Штамм, Брамулья и Кравцов.
— Ну, как? — Кравцов сонно помигал на вошедшего.
— Очень глубокое море, — печально сказал Али-Овсад. — Еще полчаса надо ждать. Или час, — добавил он, подумав.
В дверь просунулась голова вахтенного радиста.
— Кравцов здесь? Вызывает Москва. Быстро!
Кравцов выскочил на веранду.
Плот был ярко освещен прожекторами, лязгали трубы у автокрана, слышался разноязычный говор. Кравцов помчался в радиорубку.
— Алло!
Сквозь шорохи и потрескивания — далекий, родной, взволнованный голос:
— Саша, здравствуй! Ты слышишь, Саша?
— Маринка? Привет! Да, да, слышу! Как ты дозвони…
— Саш, что у вас там случилось? О тебе пишут в газетах, я очень, очень тревожусь…
— У нас все в порядке, не тревожься, родная!.. Черт, что за музыка мешает… Маринка, как ты поживаешь, как Вовка, как мама? Маринка, слышишь?
— Да, да, мешает музыка… У нас все хорошо! Саша, ты здоров? Правду говори…
— Абсолютно! Как Вовка там?
— Вовка уже ходит, бегает даже. Ой, он до смешного похож на тебя!
— Уже бегает? — Кравцов счастливо засмеялся. — Аи да Вовка. Ты его поцелуй за меня, ладно?
— Ладно! Тут пришли твои журналы на испанском, переслать тебе?
— Пока не надо! Много очень работы, пока не посылай.
— Саша, а что все-таки случилось? Почему трубы выползают?
— А шут их знает!
— Что? Кто знает?
— Никто пока не знает. Как у тебя в школе?
