Губы Горинга чуть дрогнули. Он, судя по всему, родился под счастливой звездой. Удача сопутствует сильным! Кларк не ведает, что творит…
— Шеф, у меня что-то барахлит видеофон. Нельзя ли взять на базе новый? Или хотя бы экран…
— Ну что ты спрашиваешь, Дэвид? Конечно! Скажи Вилли, что я разрешил тебе брать с базы все, что заблагорассудится.
— Спасибо, шеф.
Горинг проводил Кларка до двери, придерживая за локоть, как больного, осторожно закрыл за ним тяжелые звуконепроницаемые створки и расхохотался.
Кэрол пришел через три дня. Он долго возился в передней, нарочито медленно снимая плащ и причесываясь. Но когда он вошел в комнату, даже его длинный нос сиял от плохо скрытого торжества.
— Ну и задали вы мне задачку, док. Клянусь «Сатурном», даже Кембриджский электроцентр выдал бы вам полный нуль. Заставить работать эту схему могла только нечистая сила, да и то если бы она была в хорошем настроении.
Кэрол расстелил на столе тщательно перечерченную схему и ткнул длинным пальцем с обломанным ногтем в правый угол.
— Вся загвоздка вот в этом блоке, док. Ваш знакомый слишком многого хочет от современных полупроводников. Они не могут работать в таком бешеном режиме. Первые же биения такой пульсации превращают их в простые железки. А железки, как известно, ничего не могут дать, кроме короткого замыкания.
Горинг стоял над схемой, упершись руками в стол, и нервно покусывал губы. Такой вариант никак не входил в его планы.
За эти три дня он заметно осунулся, и меланхоличная синева под глазами превратилась в фиолетовые круги.
— Выход есть, кажется. Здесь надо поставить не один, а целую цепь блоков. Я вот набросал здесь, посмотрите. Такая каскадная штуковина сможет проработать минут пять…
— Пять? А потом?
— А потом — КЗ, короткое замыкание, если не выключить…
— Не пойдет. Мне нужно хотя бы полчаса…
Дэвид осекся, поняв, что проговорился. Но Кэрол ничего не заметил. Его наивная душа витала в ином измерении, где не было добра и зла, а только хитросплетения сопротивлений, транзисторов, конденсаторов и трансформаторов. Горингу понадобилось всего лишь мгновенье, чтобы прочитать это в близоруко открытых глазах оператора, и он успокоился.
— Но может быть, надо просто увеличить количество блоков?
— Боюсь, что нет, док. Если их будет больше, то они просто-напросто будут гасить вашу пульсацию, и выходные параметры будут раза в три ниже.
— Нет, это не пойдет. Параметры на пределе.
— Не знаю, док, не знаю… Конечно, если… Впрочем, их не достать…
Старковский мялся, и это не ускользнуло от Дэвида.
— Кэрол, ты же голова. Что ты можешь предложить?
— Есть полупроводники, которые выдержат полчаса. Но они импортные, советские. Их не достать…
— Но, Кэрол!
Старковский страдал. Он переводил взгляд со схемы на свой потрепанный портфель и обратно. Нос его становился все печальнее и печальнее.
— Видите ли, док, у меня есть несколько штук. Вилли привез их для меня чуть ли не контрабандой. Но…
Серый переплет чековой книжки в руках Дэвида сверкнул, как нож.
— Сколько?
Старковский с тоской поднял глаза на Горинга.
— Я не в том смысле, док. Я купил их для «Сатурна»…
— «Сатурн» чувствует себя отлично и может подождать. Итак, сколько?
— Я купил их у Вилли за пятьсот долларов…
Чек оторвался с треском электрического разряда.
— Здесь тысяча долларов.
Оператор покраснел до корней волос и взял чек. Потом вытащил из портфеля небольшой пакет и подал Горингу. Рука его заметно дрожала.
— Только не подумайте плохого, док. У меня болеет жена, а на лечение нужны деньги. Иначе бы я ни за что…
— Ладно, ладно, Кэрол. Спасибо тебе за помощь. Ты сам не представляешь, какую услугу ты мне оказал.
— Надеюсь, ваш знакомый будет доволен. Передайте ему привет от меня. Он, видимо, башковитый парень.
— Обязательно передам.
Дэвид задумчиво разглядывал содержимое пакета. Там лежала куча белых трубочек, похожих на мелкую лапшу. Он взял одну из них и поднес близко к глазам, разглядывая красную надпись: «USSR. Krasnojarsk».
— Красноярск… Ты уверен, что они выдержат полчаса?
— Абсолютно точно, док. Отличная работа. Совершенно новое решение. Я сам проверял — работают, как ангелы.
— Ну, спасибо, старина. Я в долгу перед тобой.
Когда Старковский ушел, Горинг подошел к стене и нажал что-то в левом нижнем углу большого синтековра. Ковер бесшумно ушел в стену, открыв проход в смежную комнату.
В углу под двумя сильными рефлекторами стоял большой стол, на котором громоздилось паукообразное устройство с тускло поблескивающим экраном видеофона вместо глаз. От него тянулся кабель потоньше — там, у окна, закрытого частым жалюзи, на высокой черной треноге покоилось нечто, весьма похожее на механического спрута: металлический пузырь с радужными разводами недавней сварки, у входного отверстия которого дрожали при малейшем движении воздуха длинные щупальца пружинных антенн.
Дэвид бросил на стол схемы, принесенные Кэролом, положил рядом пакет с полупроводниками и несколько минут стоял в задумчивости. Потом быстро снял мягкий домашний халат и бросил его на спинку стула. Под халатом оказался комбинезон, в нескольких местах прожженный кислотой.
Пододвинув поближе манипулятор с инструментами, Горинг погрузился в работу. Две огромные черные тени метнулись в противоположные углы комнаты и застыли, как на карауле.
* * *
Вечерело. Красные полосы заходящего солнца, прорываясь между редкими деревьями институтского парка, висели параллельно земле. Окна кларковской виллы плавились и пылали, и зыбкие лучи словно связывали их с огромным багровым шаром, гаснущим на горизонте.
Традиционный вечерний кофе остывал. Кларк, видимо, забыл о нем. Откинув голову на высокую спинку соломенного кресла, он, прищурясь, смотрел на солнце. Его борода отливала каким-то странным пурпурно-фиолетовым огнем, обрамляя продубленное временем и ветром лицо. Дог лежал рядом, положив голову на лапы, и тоже смотрел на пылающий край неба, изредка помаргивая густыми белыми ресницами.
Мэгги вошла не слышно и стала убирать со стола.
— Не надо, Мэгги. Пусть стоит.
— Фу, ты меня напугал. Я думала, что ты пригрелся на солнышке и спишь.
— Нет, Мэгги, я не сплю. Я думаю, будь проклята эта земля…
Любимое кларковское «будь проклята эта земля» имело тысячу оттенков. Оно могло означать, что угодно, кроме своего прямого смысла. Бурные раскаты «пиратского проклятия» гремели неистребимой радостью жизни в институтских коридорах и лабораториях, в городской толчее, в зеленом смеющемся чуде весеннего леса, навстречу молниям приближающейся грозы. Оно звучало то гневом, то удивлением, то заразительным весельем. Но сейчас в этой фразе проскользнула горечь; и Мэгги сразу уловила ее.
