— С кем? Кого вы имеете в виду, Го-Шень?
— Да, Он появился в капитанской рубке, и мне сразу стало ясно, что Он и есть главный всему этому делу. И, что самое важное, Краб, Он человек, как я или как вы, скорее как вы, потому что он несомненно европеец. Англичанин, немец или финн, француз, янки или швед, но — европеец. Он выглянул на одно мгновение u-s руГжи и что-то крикнул дискантом, и парни на палубе охотника сразу подтянулись и замерли. Так замерли, что ни один человек замереть не смог бы, клянусь спинным плавником той акулы, что сожрала моего лучшего друга Адониса Гурса в Баб-эль-Мандебском проливе.
Я стал приходить в себя окончательно и даже смог пожать плечами, показывая, что не совсем понимаю своего собеседника.
— Они не дышали, Краб, совсем не дышали. Они стояли так, что их грудные клетки в желваках и наплывах мышц были мне видны как на ладони, но они не дышали. И тогда я первым не выдержал и скомандовал своим ребятам: «Акэла!», что означает: «Стрелять одиночными!»
— Возможно, Джеральд, вы ожидаете, что в ответ они пошли на абордаж? Не тут-то было! Они и не подумали предпринять против нас каких-либо враждебных действий. Скорострельные автоматы, как вы знаете, опоражнивают обойму за треть секунды, поэтому я и дал приказ стрелять одиночными. Каждый из моих ребят уже сделал по пять, шесть, семь выстрелов, а эта компания на палубе охотника занималась какой-то сумасшедшей гимнастикой. Они прыгали и в бок и в стороны, они кувыркались и отпрыгивали, но ни одна из пуль не задела ни одного из них. И я понял, Краб, понял… Они видели летящую пулю точно так же, как мы видим чайку над морем, а их нервный механизм позволял им с поразительной быстротой реакции находить неуязвимое положение для туловища, рук, ног, головы. Но едва я так подумал, как сразу же двое из них были ранены. И тогда, повинуясь новому окрику того, что прятался в рубке, оба раненых бросились в море, и вода между бортами наших судов закипела от сотен акул… И тогда заговорили наши пулеметы, но было уже поздно…
Остальное не так интересно. Они прыгнули к нам на борт без всяких крюков или канатов. С неимоверной быстротой выхватывали из рук моих ребят карабины, а затем выбрасывали моих парней в море. Я открыл дверь своего лимузина, и ко мне вскочили внутрь человек шесть из оставшихся в живых.
Не буду вас утомлять перипетиями сражения. Скажу только, что под сиденьем моего лимузина был люк в машинное отделение. Это несколько задержало развязку, но вскоре нас отыскали и там… Тут-то один из нападающих применил против нас вот эту штуку… — Го-Шень повертел перед моим носом карденой, принявшей вновь светло-зеленую окраску. Одна из нитей схватила меня, но я успел ударить о борт огнетушитель, обычный огнетушитель, заметьте себе это хорошенько, Краб, и пенная струя выгнала наших противников на палубу. Долго мы сидели по разным углам машинного отделения, боясь высунуть наружу нос, но потом я понял, что они ушли и оставили нас в покое. Конечно, свое оружие тот парень выпустил из рук, когда я навел на него струю пены, и я далеко не сразу сообразил, как им пользоваться, но, как вы уже успели убедиться, кое-чему научился.
— Не совсем понимаю, Го-Шень, — сказал я, — для чего вы рассказываете это все мне?
— Не скрою от вас, Однорукий, что я привык видеть в вас врага номер один, — ответил Го-Шень. — Но я покидаю жизнь, покидаю море. Найдите в Макао таверну «Самое желтое солнце» и скажите ее хозяину «Маэ Мблис» — это пароль — и под ваше начало станут все корабли, которые еще остались в водах Южных морей. Каждое ваше слово будет законом. Вам понадобятся настоящие моряки, а когда вы победите, пусть будет все по-старому…
Уже в Маниле, развернув утренний выпуск «Морского вестника», я узнал, что Го-Шень бежал из-под стражи на следующий день после моего посещения. Его видели в одном из портов Суматры, и вскоре след его затерялся. То, что Го-Шень освободил себя с помощью кардены, вскоре подтвердил начальник мадрасской тюрьмы. Впрочем, он никак не мог расстаться с мыслью, что это поразительное оружие было передано Го-Шеню мною…»
Кто первым произнес слово «имбитор», сейчас уже трудно выяснить. По одним источникам, так назвал это существо профессор Сайрус Лонг, присутствовавший при первом вскрытии шмбитора, по другим — известный эстрадный клоун Джим Хайфиш. Во всяком случае, слово это, несомненно, английского происхождения и в вольном переводе означает что-то вроде «раздражающий», «озлобляющий», «отравляющий» или даже «отягчающий» что-либо, радость или горе, в зависимости от применения. Но как бы то ни было, слово это сразу же прижилось, вытеснив целую серию временных названий, изобретенных в различных странах.
Сообщения о действиях имбиторов поступали со всех точек Мирового океана. Имбиторов одновременно видели у берегов Южной Америки и в Карибском море; побережья Атлантического и Тихого океанов стали ареной выдуманных или действительных событий, в которых участвовали сотни этих существ. Были опубликованы многочисленные снимки, среди которых сразу же выделились своей достоверностью фотографии, сделанные известным дипломатом доном Мигелем Мантилла-Ортего во время штурма имбиторами пассажирского лайнера «Каридад де Казарес», вышедшего из Салина-Крус и следовавшего в Сан-Диего.
Атака имбиторов на пассажирский лайнер отличалась от подобных атак, описанных Приттом. Прежде всего, не было никакого «косяка» акул, а так как нападение имбиторов началось в девять часов утра при ярком солнце, то не заметить появление хищников было просто невозможно. Далее имбиторы не нанесли никаких существенных потерь ни экипажу корабля, ни его пассажирам. После нескольких звонких оплеух экипаж лайнера был загнан в кубрик, а пассажиры стали свидетелями изумительного зрелища, которое никак нельзя было понять иначе, как тренировку. Семь или восемь дюжин имбиторов несколькими волнами прыгали с палубы своего низко сидящего ржавого пароходика времен первой мировой войны, стараясь дотянуться руками до фальшборта лайнера. Затем следовали молниеносные подтягивания на руках, двойные и тройные сальто, и имбиторы прямо с верхней палубы лайнера прыжком через голову возвращались на свой пароходик, описывая дугу в двадцать, а то и в тридцать метров. Дон Мигель Мантилла-Ортего беспрепятственно производил съемку своим портативным киноаппаратом, как из иллюминатора своей каюты, так и через полуоткрытую дверь, выходившую на палубу. Пленка, отснятая доном Мигелем Мантилла-Ортего, была переснята на более широкий формат и после тщательного изучения выпущена на мировой экран, принеся дипломату баснословный барыш.
