Кто?
Утром ко мне пришёл Док. И принёс, как и обещал, тесты. Наивный человек. Я прошла в своей жизни такое количество экспертиз на психическое здоровье и уравновешенность, что могу обмануть не только одного старого идеалиста, — а он определённо был идеалистом, только какого-то странного толка, — но и авторитетный консилиум. Но я не стала его обманывать и честно ответила на все его неновые уже вопросники, которые видела насквозь. Милому местеру Андерсу предстояло обнаружить удивительную вещь: я психически нормальна. Небольшие девиации не в счёт и не мешают мне работать по специальности.
Но на тестах исследование не кончилось. Док рассыпался в извинениях, предложил мне хорошего молотого кофе и стал задавать какие-то незначащие вопросы, которые я поначалу сочла предназначенными усыпить моё внимание. О моей семье, о семьях моих подруг, была ли я замужем, какой я ориентации… И вдруг я поняла, что его на самом деле интересует. Природа эмоциональной связи человека и нукты. Больше всего старого дурака волновало, нет ли в нашей связи сексуального аспекта. Когда я это поняла, всё обаяние его благородных седин в моих глазах сошло на нет. Ещё один урод.
Я ему рассказала.
Сначала я рассказала ему одну легенду, которая мне неожиданно вспомнилась. Отчего бы и нет, если мне хочется? О принятии капитуляции ррит. Этого нет в записях, но говорят, что один боевой нукта из почётного эскорта увидел ррит и зарычал на них. А те были безоружны. Не поняв, в чём дело, они решили, что люди сейчас будут развлекаться травлей, и приготовились погибнуть с честью. Но оператор врезала своему оружию кулаком по черепу и рявкнула: «Заткнись!» И он заткнулся. Тогда главный ррит сказал: «Сначала х’манки вывели таких нукт, которые не убивают х’манков. А потом х’манки вывели таких, которые убивают х’манков, если другие х’манки им прикажут. Что ещё можно сказать о х’манках?»
Хейнрри насупился. Но ничего не ответил. Он явно не знал этой легенды, потому что меня легко было окоротить, напомнив её окончание. Потому что та же оператор бросила в ответ рритскому генералу: «Х’манки побеждают».
Тогда я рассказала о Кинге и Лимар. Как Лимар на Терре-без-номера случайно оказалась возле захваченной экстремистами школы, и как полицейские долгих двадцать минут не могли решить, пускать Кинга на захват или нет, потому что спецназовцы могут позволить социально альтернативному гражданину реализовать своё право на жизнь, сдавшись властям, а нукты пленных брать не умеют. Как эти минуты стоили жизни ребёнку. Как отчаянная Лимар выхватила пистолет со снотворным и приставила к шее Кинга, крича, что он у неё нервный и либо пусть ему позволят атаковать, либо она сможет остановить его, только усыпив. И как Кинг, который нервным отнюдь не был, а в предчувствии драки вообще лишался эмоций, понял, зачем ему суют эту штуковину, с ювелирной точностью покорёжил зубом пистолетное дуло и рванулся вперёд.
Её бы тоже приговорили к эвтаназии, но сепаратисты захватывали не просто школу, а ту, в которой учились дети высших чиновников Земли-2. Лимар получила выговор.
А потом я рассказала ему о Даниэле и её семье. У Даниэлы муж Мэтт и двое детей, Николь и Дэнни, но когда в детском саду маленькую Николь спросили, как зовут её папу, она ответила: «Рекс». Угадайте, местер Хейнрри, кого звали Рексом?
Мэтт раз и навсегда заявил Рексу, что не желает иметь с ним ничего общего, и здорово на этом выгадал. Он время от времени давал своим детям деньги, требуя от них взамен тишины и успехов в учёбе. Но когда Дэнни избили в школе, драться его научил Рекс. Даниэла чуть с ума не сошла, когда поняла, что её чада, пяти и семи лет, прыгают, лазают и плавают как нукты, а драться лезут с совершенно нечеловеческим и очень знакомым воплем.
Единственный раз в жизни Рекс впал в настоящую панику, когда Даниэла застряла на кухне с пирогом, а её малыши тем временем радостно полезли тормошить хвостатого. Эмоции бедняги тогда были оформлены чётче некуда — детёныши дёргали его за хвост и это ещё ничего, дёрнуть больно они просто не могли, но они лезли ему в рот и вытаскивали наружу язык! Это было ужасно, потому что от такого обращения у Рекса могли непроизвольно щёлкнуть челюсти. Скрыться от мелких людей не удавалось, а пугать их ему было стыдно.
Вот Даниэла-то и говорила, что будь Рекс человеком, она бы вышла за него замуж.
Местер Хейнрри покивал. Не знаю, какой вывод он сделал. Уже попрощавшись и осчастливив меня обещанием зайти ещё, он, словно вспомнив о чём-то, спросил:
— Извините, а что у вас с лицом?
— Атрофия мимических мышц. Это врождённое.
Док остановился, держа ладонь на ручке двери, моргнул и мотнул головой. Ужаснулся, что ли? Или ожидал другого ответа?
Было что-то около полудня, я проснулась не больше четырёх часов назад, но снова вытянулась на узкой койке и закрыла глаза. Док задаёт дурацкие вопросы, я несу в ответ какую-то чушь, а Экмен просто ждёт. Ждёт, когда у Аджи начнётся метаморфоза. Может, мне жить осталось ещё месяца три. Самка, да ещё в двойном стрессе от потери оператора и потери привычного пола… Нукты не так безмозглы, чтобы легко переносить последнее. Только слишком мощное природное вооружение помешало им стать разумной расой. На родной планете они вырастают до двадцати метров, самки до тридцати. У них нет естественных врагов. Все животные крупнее их — травоядные и служат им добычей. Фактически, нукты занимают в пирамиде биосферы положение, которое на Земле в мезозой занимали тираннозавры. Или велоцерапторы, не помню…
Сбежать отсюда я не могу. Слишком много совпало невозможностей — от засова на двери до чужой планеты за стенами базы. Да и как я сбегу без Аджи?
Янина Хенце умерла быстро и безболезненно… Мне это всё только кажется в последний миг перед угасанием сознания, в вене у меня игла, сейчас я засну — и не проснусь.
Я шла по узкой тропинке в джунглях. Лианы тянулись отовсюду, касались моих плеч и цеплялись за меня, как щупальца. Было ужасно жарко и очень сыро. Хорошо, что меня предупредили, и я надела закрытый купальник и шорты. И правда, самая удобная одежда.
Я подняла голову и посмотрела наверх. Там не было голубизны, только смутный свет между кронами.
Джунгли шуршали, пищали и хрустели ветками, но ни одного тёмного вытянутого силуэта, даже мельком, я не заметила. Думаю, они надо мной смеялись — шумели, но не показывались. Могли бы и не шуметь, если бы не хотели.
Когда прямо передо мной сверху нагло свесился хвост, я поняла, что надо мной точно смеются. Ну что же, если хвост висит, значит, надо с этим что-то делать.
Ух, сколько было визгу! Я сама завизжала и отскочила, когда он свалился с ветки — нарочно свалился, конечно, он мог и втянуть меня на этот сук. Он был ростом с меня, не считая хвоста, и в хвосте — ещё столько же.
