После ее смерти он не женился вторично. Не потому, что не смог прийти в себя после потери и не потому, что не смог найти себе еще кого-то. Но те чувства, которые он испытывал к ней, никогда не повторялись. Не было и близко ничего похожего. Любовь к Эмили отодвинула на второй план даже его страстное увлечение старинными знаниями. Он не думал, что когда-нибудь еще встретит такую женщину.
Это ей принадлежала идея поселиться в штате Мэн, подальше от Нью-Йорка или округа Колумбия. Он написал там «Вавилонское лето» – книгу, которая сделала ему имя. Они провели там День Благодарения и наблюдали такую же бурю, когда пришло сообщение о том, что был преодолен барьер гиперпространства. (В то время ни Ричард, ни Эмили не понимали, что такого особенного в этом барьере и уж совсем не догадывались, насколько он изменит их профессию.) Это произошло всего за две недели до ее смерти. Она погибла, когда ехала навестить родителей перед праздником.
Дождь с шумом стучался в окна. Качались огромные ели во дворе и на другой стороне улицы у дома Джексонов. Больше не было сезона ураганов. Ураганы бушевали теперь во все времена года. Начиная с первого января этот был седьмым по счету. Его назвали Гвен.
Ричард просматривал свои заметки по Великим Монументам, намереваясь приступить к статье для Археологического Обозрения. Статья касалась всеобщего разочарования – ведь несмотря на двадцатилетние усилия, так и не удалось обнаружить Создателей Монументов. Он пытался доказать, что, несмотря на неудачу, эти исследования все-таки дали некоторые положительные результаты. «Несмотря на отсутствие прямого контакта они (Создатели Монументов), как и другие мифы, стали заметной духовной силой. Мы теперь знаем, что возможно создать развитую культуру, которая делает жизнь стоящей и даже благородной. Как еще объяснить мотивы создания Монументов столь всепокоряющей красоты?»
Может быть, это и к лучшему, что мы знаем их только по произведениям искусства. Художник всегда хуже созданного им шедевра. Что значат Пеоний, Сезанн и Маримото в сравнении с Никой, «Vai d’Arc» или «Красной луной»? Сведения, полученные из первых рук, вряд ли приведут к чему-либо, кроме разочарования. И все же – и все же, чего бы он ни отдал бы за то, чтобы сидеть здесь в такую ночь, когда ураган колотит в дверь и звучит пятая симфония Бетховена, и разговаривать с одним из этих существ? О чем ты думала на вершине того горного хребта? Хатч полагает, что знает. Но что действительно было у тебя в мыслях? Почему ты пришла туда? Знала ли ты о нас? Или ты просто путешествовала по галактике в поисках чудес?
Ты была одна?
Передний край урагана Гвен обрушивал двухсоткилометровые шквалы. Черный дождь хлестал по газону и тряс дом. Плотные серые облака, иногда разорванные бледными полосами, проплывали над крышами домов. Над аптекой Стаффорда ритмично хлопала и гремела металлическая вывеска. Она бы снова оторвалась, если бы не висела с подветренной стороны улицы, и по другую сторону не было ничего, кроме песчаных ям и воды.
Ричард еще раз наполнил стакан. Ему было хорошо сидеть с теплым бургундским у закрытого окна, выходящего на залив. Ветер подгонял его мысли. В плохую погоду можно быть более одиноким, чем на поверхности Япета, а он любил одиночество. Он не понимал причин этой любви, но она была сродни той страсти, которая наполняла его, когда он шагал по лабиринтам давно умерших цивилизаций. Или слушал рокот океана на берегах времени…
Никакой ритуал очищения в мире не мог сравниться с ураганом четвертой степени: Пенобскот-авеню вся блестела, уличные огни ярко сияли в сумерках, по улицам с грациозностью смерти плыли сломанные ветки.
Пусть это продолжается вечно.
Удовольствие не столь уж невинное. Сильные бури постепенно смывали Амити Айлэнд. Когда океан успокаивался, можно было проехать четверть мили и нырнуть в воду в том месте, где была когда-то дорога номер один.
В этот вечер его пригласили пообедать Планкеты. Они хотели оставить его у себя из-за бури. Но он не остался. Планкеты – интересные люди и умеют играть в бридж (еще одна страсть Ричарда). Но ему хотелось урагана, хотелось побыть наедине со стихией. Поблагодарив, он сказал, что работает над важным проектом.
Важный проект состоял в том, что Ричард собирался провести вечер с Диккенсом. Он уже прочитал больше половины «Холодного дома». Ему нравилась теплая человечность книг Диккенса, и он находил в них (что очень забавляло его коллег) некоторые параллели с Монументами. И тем, и другим, как ему казалось, были присущи сострадание и интеллект, которых так не хватало во враждебной Вселенной. И те, и другие, несомненно, оптимистичны. Как те, так и другие – продукты потерянного мира и пользуются отраженным светом для получения наиболее сильных эффектов.
Откуда у тебя такие мысли, Вальд?
Картон в «Истории двух городов», Сэм Уэллер в «Пиквике». У Диккенса истина всегда открывается под неожиданным углом.
Ричард Вальд несколько похудел с тех пор, как пять лет назад ходил с Хатч по горным хребтам. Он теперь больше следил за своим весом, регулярно бегал и меньше пил. В числе его увлечений остались женщины. И Монументы.
О значении Монументов вели бесконечные споры легионы теоретиков. Эксперты усложнили предмет сверх всякой меры. Ричарду же все казалось до боли простым – это памятники-послания, которые должны пройти через века. Написаны же они были на единственно правильном, универсальном языке. «Приветствую тебя и прощай, собрат Путешественник.» Или говоря словами арабского поэта Менахата: «Великая тьма слишком темна, а ночь слишком глубока». Мы никогда не встретимся, ты и я. Давай же помолчим… и поднимем стаканы.
Его лицо было длинным и худым, подбородок квадратным, а нос вылеплен в лучших аристократических традициях. Он напоминал характерного актера, играющего роли состоятельных дядюшек, президентов и бизнесменов-мошенников.
Дом качнулся от порыва ветра.
В окне соседнего дома на фоне зажженных в гостиной ламп виднелся силуэт Уолли Джексона. Уолли стоял, засунув руки за пояс. Он казался утомленным. Волны энергично атаковали берег. Они несли разрушение. Из-за частых штормов терялась земля. Люди просто сдавались и уезжали. Цены на недвижимость на Амити упали за последние три года на двадцать процентов. Никто не верил в будущее острова.
На другой стороне Пенобскот-авеню Мак-Хатчинсы и Бродстриты играли в пинокль. Игра стала традиционным занятием во время урагана. Когда начинались большие ураганы, Мак-Хатчинсы и Бродстриты садились за карты. Во время Франциски – урагана пятой степени, разразившегося в прошлом году, они остались здесь, а все остальные уехали.
