Но голос Грейсона не оставляет меня в покое… Вихрь огня…
Голова моя в конце концов разрывается и разлетается осколками.
Я дико воплю в то время как со скоростью пушечного ядра падаю в глубь бесконечного колодца.
Но вот еще секунда, и я врезаюсь в твердую землю…
Мои руки нервно ощупывают холодную и скользкую поверхность. Я оборачиваюсь, пытаясь оглядеться сквозь полумрак.
Я кричу во все горло… Я ору:
— Госпожа Ватсон!
Мало-помалу страх отступает. Боль исчезла. Я сажусь и касаюсь твердой поверхности стены.
Но ведь эта стена во сне. Она не должна быть твердой.
Это иллюзия, призрак стены…
Тем не менее это настоящая стена. Столь же реальная, как и мое тело. Она твердая… прочная… она…
Я сижу, с трудом переводя дыхание. Сумрак постепенно отступает. Или это привыкают глаза?.. Становится чуть светлее. Чувства мои восстанавливаются.
Легкий шорох откуда-то снизу заставляет меня вздрогнуть. В углу на земле, скорчившись, лежит какая-то фигура.
Почему-то я догадываюсь, что это человек.
Его блестящие глаза впиваются в меня с ужасом и любопытством.
— Госпожа Ватсон…
Между двумя ударами сердца я различаю ее тонкий силуэт.
— Госпожа Ватсон…
Возникает ощущение, что я только что очнулся после долгого кошмара, вынырнув в реальность из сна. Но с другой стороны, это же и был сон, будто я задыхаюсь в темной дыре как проклятый.
И между сном и явью я шепчу:
— Ответьте, госпожа Ватсон, прошу вас…
— Кто вы?
— Ничего не бойтесь, я не сделаю вам зла…
— Кто вы?
— Меня зовут Роберт Милланд. Мы с вами замкнуты в одну гармоничную систему. Я пришел, чтобы вывести вас из вашего сна…
— Что вам от меня нужно?
Голос ее дрожит от страха. Это даже не голос, а дуновение, намек на голос.
— Я пришел, чтобы помочь вам, госпожа Ватсон.
— Я не нуждаюсь в помощи.
— Послушайте меня. Необходимо, чтобы вы меня выслушали.
— Не подходите! Не приближайтесь!
Глубочайший ужас искажает ее лицо. Я останавливаюсь в двух шагах.
Я рассказываю ей о Грейсоне, о нашей попытке, об опасности, которая ее подстерегает, если она будет упрямиться, но на нее ничто не действует. Как об стенку горох.
Она недвусмысленно и четко заявляет мне:
— Вы не имеете права. Покиньте этот мир и оставьте меня в покое.
— Я не могу этого сделать. Я должен убедить вас вернуться.
— Зачем?
Стоит ли рассказывать ей всю правду? Жестокую правду, из-за которой я предпринял это путешествие. Нет, просто попробую начать сначала.
— Почему вы убили своего мужа?
С отвращением на лице, опустив голову, она начинает царапать стену ногтями.
— Замолчите. Хотя бы из жалости замолчите…
— Но была же причина? Какая? Вы должны это помнить…
— Да замолчите же вы, я этого не вынесу…
— Объясните же, черт побери!
— Неужели вам нравится мучить меня? Разве вы не видите, что я страдаю?
— Еще хуже будет, если вы станете упрямиться… тогда вы пропали… совершенно пропали…
— Оставьте меня… ради бога, оставьте…
— Госпожа Ватсон, вас подстерегает сумасшествие… Вы в это не верите и продолжаете окукливаться все больше и больше, чтобы уйти от своих воспоминаний… В убежище подсознания вы продолжаете сражаться со своими угрызениями совести, но мозг ваш болен и скоро не сможет сопротивляться. Человеческий мир внушает вам ужас, и вы охотно по своей воле прячетесь все глубже и глубже. Эти стены не что иное, как попытка вашей души отгородиться. Разве не так?
— Боже, сделай так, чтобы я умерла!
Тяжело дыша, она смотрит на меня огромными глазами и, кажется, вот-вот сорвется в нервном припадке.
— Сделайте усилие, и я вам помогу…
— Неужели вы не понимаете, что для меня это невозможно?
— Ну хорошо. Успокойтесь… Я все равно вам помогу.
Отказ ее был каким-то неуверенным, робким, не противоречащим ее ангельской, почти детской красоте.
Я готов был позвать Грейсона, но пересилил себя. В любом случае я должен был преодолеть это ослабевающее сопротивление собственными средствами.
Но взывать к разуму Валери было бессмысленно.
Я подождал некоторое время. Секунду или вечность, не знаю. Потом посмотрел вверх и увидел отверстие. Помещение, где мы находились, напоминало узкую коробку, стены которой терялись где-то вверху. Коробку, заброшенную в никуда и заставляющую задуматься, что происходит там, в вышине.
Нужно было, чтобы я нашел решение. И тут я опять обратился к Валери:
— Почему вы так говорите?
— Как я говорю?
— Вы говорите о невозможности преодолеть страх.
— Да! Совершенно верно. Это свыше моих сил.
— Где мы?
— Откуда мне знать?
Я указал наверх. В сумрачную пустоту, где, казалось, патрулировали с механической безнадежностью огромные бледные облака. Лунный луч сквозь отверстие обливал нас холодным сиянием.
— Ну и какой же мир вы создали за этими стенами?
— Я не знаю… Прошу вас, проснитесь, господин Милланд.
— Тот мир стал для вас реальным?
— Он реален и без меня… или, по крайней мере, был… когда… О! Я больше ничего не знаю… ничего не знаю больше…
Агрессивность в ее тоне пропала, и он стал почти дружеским. У меня возникло ощущение, что все ее существо растворяется в серебряной пыли.
Затем выражение ее лица стало меняться, оно стало скептическим.
— Это невозможно… Не настаивайте… Вы ничего не сможете сделать для меня…
— Позвольте мне все же попытаться… Посмотрите!
Ощупывая поверхность стены, я вдруг наткнулся на железное кольцо, а затем обнаружил какие-то стержни. Раньше я их не видел, и меня снова начало охватывать сомнение, где сон, а где явь.
Это тело возле меня!.. Но что же тогда осталось в экспериментальном блоке?
Я гоню эти мысли, чтобы сконцентрироваться на металлических опорах.
— Я должен подниматься первым. Когда выберемся из этой дыры, продолжим наш разговор.
Я карабкаюсь, поднимаясь в темноту, опираюсь на железные кольца и стержни и протягиваю руку Валери, которая сначала колеблется.
— Давайте, давайте! Делайте, как я вам говорю.
Я подтягиваю ее, упираясь изо всех сил, и мы оба поднимаемся по направлению к узкому отверстию. Порыв ледяного ветра ударяет мне в лицо, и, пока Валери добирается до меня, я пытаюсь еще больше сдвинуть плиту, перекрывающую отверстие. Она страшно тяжелая. Невероятно тяжелая.
Я толкаю, толкаю… С каждым разом она немного подается и обзор расширяется. Я все больше вижу небо, закрытое зловещими облаками.
