- Да, да... смешанно кивал Рытин и успокаивал ее ладонь. Вдруг - сжал и переспросил, тихо, почти неслышно: - Вы сказали - на перроне случилось?
- Да. Только выбрались из поезда... Даже вскрикнул.
- Вскрикнул? Что? Что именно?
- Похожее на "стой" или "отставить" - ему было больно...
"Рафик" растворился в автомобильной сутолоке, а Рытин все еще смотрел на грязный асфальт. Мыслей не было, кроме...
"Ты - вор..." - отдавалось бесконечным эхом.
Вокруг шумела обычная суббота, наугад выхваченная из осени - полной холостого огня листвы...
"Ты - вор..."
На далекой детской площадке не унимался маятник качелей - пустых, надоевших. И словно доносило скрипом:
"Ты - вор-р-р..."
Рытин согнал несуществующую прядь со лба и зашагал обратно к вокзалу.
7
Свой пассажирский он нашел в запаснике. Грязно-зеленые по-сиротски жались друг к другу - безлюдные пыльные коробки, плотно закупоренные, мертвые. Лишь в первом вагоне своего состава Рытин увидел отворенную дверь. Воровато оглянулся по сторонам и поднялся в тамбур.
Вагон был убран, чист и спокоен. Только из прикрытой кельи доносился странный звук - то ли плакали там, то ли подвывали... Рытин, стараясь не шуметь, подкрался и заглянул. Галина сидела к нему спиной и подперев щеку кулачком, смотрела в окно - поверх одинаковых крыш, и улыбаясь чему-то, тихонько пела. Не разжимая губ. Быть может - сочиненное тут же. В ногах ждала тугая сумка, постель была застлана, пол сыро блестел, а Галя последняя из персонала - присела на минуточку, оттаяла, и сама того не замечая, размечталась вслух. Рытин не видел опущенных щек, затхлой униформной серьезности - перед ним сидела девочка - большая, нескладная и добрая. Рытин перевел дух - он шел сюда с внутренней готовностью скандала, зло перебирая в памяти слова наибольшей остроты и веса. А теперь все схлынуло, будто кончилась никому не нужная комедия, и жалко было перебивать ласковый скулеж, и не было нужды искать брелок, потому что он как на алтаре стоял перед ней - она молилась своему ангелу, возникшему в невидимом пламени этой костяной свечи...
- Галя... - как можно мягче позвал Рытин.
Она сонно обернулась - вовсе не испуганная, с томной улыбкой в губах, и кажется, не проснувшись - заулыбалась шире.
- А... Ты, чудик. Заходь...
Тогда Рытин, волнуясь как на экзамене, принялся рассказывать ей обо всем - о упавшем самолете, о Потапчуке, о треклятой этой вещице - вбитой меж ним и калекой, о тревоге и необъяснимой уверенности, которая заставила его вернуться... Ему холодно внимали стеклянные глаза приборов, поникшие тумблера - все окружение, которое честно отслужило смену и ныне желало лишь тишины и покоя. Только дьяволенок на столе напоминал "щипчиками" о должке, торопил, ждал тепла его ладони. Галя соглашалась с жалеющей улыбкой, видимо, ничего так и не поняв, а просто из веры в его простуженный волнением голос. Согласилась проверить состав - не осталось ли кого, просто, чтобы помочь молодому несчастному инженеру отделаться от чудной мании - раз уж нашло на него, люди мы или кто... Просто она была женщиной....
Галина постучала в окно последнего вагона и убедившись в неживой тишине, отшвырнула палку. Став между рельсами так, чтобы ее было видно с головы состава. Помахала рукой. В ответ отмахнула маленькая фигурка, темнеющая в дверях ее вагона.
Галина вздохнула с сомнением.
- Ох и... Бывают же.
Потянулась на цыпочках, еще раз глянула в окна и отошла в сторону, подальше - об этом тоже просил чудик. Крыша состава испуганно рассыпала в небо воробьиную стаю... Рытин стоял в каморке, копил силы и старался не смотреть на талисман - на этого посредника, кость, эстафетную палочку, счетчик, или - черт его знает, во что он успел превратиться за время двух катаклизмов - на аэродроме и в поезде.
Не в дьяволенке было дело - вместо него могла оказаться авторучка или...
Где-то в местной больнице умирал Потапчук - умирал по его, Рытина, вине... Плакала Жанна, растекались по городу и окрестностям спасенные пассажиры, проводники, "волосатый", и все это отныне - радости и горести, проходили, звеня, сквозь Рытина - как по оси качелей, и не было сейчас в этом мире равновесия, потому что одна, пятимиллиардная точка пошатнулась, ушла вслепую из книги судеб - и первым ее отклонение почуял инвалид просигналив предсмертным хрипом...
Рытин медленно тянулся к брелку...
Нужно было коснуться, обнять, для того чтобы все стало на свои места.
На свои НОВЫЕ места...
За чудо следовало платить, как заплатил в свое время Потапчук, платить за дерзкий обман - сделавший должниками каждого из участников отложенной катастрофы...
Рытин чувствовал это остро, больно и чтобы вернуть себя в смутно угадываемое НОВОЕ место, чтобы погасить все долги, счета, штрафы - за свое недомученное, оборванное соучастие - закрепить ось, вернуть равновесие наконец дотянулся и обнял желтоватую резную гирьку...
Галя вскрикнула, привалилась к столбу...
Сухой визг и скрежет ударил в стороны, загулял среди пустых вагонов на рельсах, корчась, сдавился как пьяная гармонь состав ночного пассажирского.
