- Нам помогут, - твердо сказал Нармурад.
- Кто поможет? - спросил Кадыркул-ака, другой товарищ отца.
Ходжиакбар слышит короткий ответ Нармурада:
- Люди из России.
- Чем они могут помочь? Там, на западе, бесконечные войны, вот уже много лет воюют, кто там будет на полях работать, скажи-ка, Нармурад?
- Разве амбары ишанов и баев пусты?
- Нам больше по вкусу травяная мука, Нармурад. - Кадыркул-ака усмехнулся, но при этом на его лице морщины обозначились так резко, что казалось, будто он злобно оскалился.
- Я вижу, ты правильный человек, Кадыркул-ака, все понимаешь.
- Всю жизнь учу дедовскую мудрость, друг мой Нармурад, но, видно, не все еще до конца постиг. Что ты там сказал об ишанах и баях?
- Нужно взять у них пшеницу, как это сделали в России...
- Ты думаешь, они ее отдадут?
- Отдадут, если постучать прикладом винтовки в амбарную дверь.
- Что же ты хочешь от меня, Нармурад?
- Чтобы ты помог добыть хлеб для себя и других.
- Мне нужно подумать, Нармурад, хорошенько подумать, ведь у меня жена и дети. Слышал я, что никто не отдает ключей от амбара просто так, задаром. Что я должен отдать за эти ключи, вот в чем вопрос. Дай подумать...
- Воды будет поровну у всех. - Это слова отца...
Ходжиакбар помнит, как по улице несли на носилках раненого человека. Отец шел за носилками, а потом вернулся хмурый, неразговорчивый. Прошло несколько дней, и нагрянули басмачи. Они увели отца. Навсегда.
После рассказов Ходжиакбара я вижу иногда, как точно через матовое стекло проступает улица восточного города. По улице идет юноша, наверное, Ходжиакбар. Появляются тени под чинарами, глинобитные дома, прохожие; белый как лунь старик отдыхает прямо на земле, под стеной. Розоватые стены медресе, коричневый портал и минареты, освещенные косыми лучами солнца, цветные пятна тюбетеек и женской одежды... Возникает неведомое пространство, бежит время, и после каждого слова Ходжиакбара прибавляется еще один оттенок. Но я рисую эту картину в своем воображении в той манере, которой я лучше всего владею: краски выходят мягкими, объемными, вполне передающими пространство, контрасты между светом и тенью исчезают, солнечный свет я вижу то белесым, то желтым, то оранжевым, и я пытаюсь уловить все цвета солнечных лучей - ярких и рассеянных, мягких и резких.
Мне становится тепло от слов Ходжиакбара: столько солнца! Я говорю ему об этом. Он молчит, и я вижу: он задумался.
- О чем задумался, Ходжиакбар?
- Об этом не расскажешь...
- Понятно, Ходжиакбар.
- О, ты не видел восточной ярмарки!
- Ну, расскажи!
- Не могу. Снова вспомню про Айшагуль.
- Кто она?
- Я встретил ее на ярмарке. Только раз.
- Вернешься, найдешь ее.
- О нет, не найду.
- Айшагуль... красивое имя... Ты потом ушел в экспедицию?
- Год я был в экспедиции, потом война...
- Что вы искали?
- Старые города. Остатки древних камней. Следы людей...
Скориков шел рядом своим быстрым, накатистым шагом, на тощем плече его дулами вниз болтались два немецких автомата. Он подмигнул мне: "Один твой!"
Возле нас, не таясь, во весь голос, партизаны рассказывали о пережитом в бою.
Увидел я и тех, кто успел уже проститься однажды с жизнью. И когда сегодня утром они услышали выстрелы, то не поверили...
- Уж мы думали, все, конец, - в который раз повторяла женщина в платке, когда кто-нибудь из наших оказывался рядом. - Умирать приготовились, а тут вы... - И она останавливалась, и оглядывалась, словно действительно не могла поверить случившемуся, но движение колонны возвращало ей уверенность в том, что это не сон.
Мы шли, спрямляя путь, минуя перекрестки и околицы, входили в лес и снова выходили на простор, стараясь быстрее уйти с открытого места. Темнело. У лагеря нас встречал партизанский патруль, девушка и парень. Девушка рванулась к нам навстречу, и я услышал ее голос:
- Вера, ты! А я-то сегодня тебя весь день вспоминала!
Притихшая, серьезная Вера только смотрела во все глаза на свою подругу партизанку и не могла сказать ни слова. Они обнялись и стояли в стороне от людей и двигавшихся повозок, а потом, словно опомнившись, девушки побежали, догнали голову колонны и стали наперебой кому-то рассказывать о встрече.
Небо было уже темным, прозрачным, а партизанская колонна похожа была на течение реки, освободившейся невзначай ото льда среди снеговой стужи.
Скоро мы оказались в низине. И снова - подъем, последний... Пологий северный склон холма. Еловые лапы и подлесок сузили пространство. Каурый конек, тянувший первую подводу, поднял голову.
МОСТ
На пороге землянки стоял мальчишка с бескровными губами, белесыми бровями, сероглазый, ростом с нашего Кузнечика, и за его спиной в вечернем воздухе, пронизанном свечением снега, угадывалась долговязая фигура Скорикова.
- Лёня, Лёнчик! - назвал его имя Виктор, протиснувшись боком в землянку вместе с мальчуганом, затем пошарил под охапкой соломы в углу землянки, извлек из нехитрого тайника топор и позвал Кузнечика:
- Пойдем!
Они вышли. Пока Лёнчик рассказывал о себе, в партизанском сарае, видимо, шла работа: Виктор и Кузнечик вернулись с широкой лавкой. Скориков точно пригнал доски, снял остро отточенным тесаком углы и сделал зарубки: на память о дне и месяце.
- Ну а год и так не забудем, - сказал он, обращаясь к Лёнчику. Теперь ты прописан у нас по всем правилам.
Ленчика взяли у железнодорожного моста.
При себе у него была самодельная мина. Замысел был прост: когда подойдет поезд с немецкой техникой - дернуть за веревку, прилаженную к взрывателю мины.
Но как удалось пробраться к хорошо охраняемому мосту?.. Лёнчик взял с собой из дому вместо маскировочного халата наволочку и каждый раз, когда прожектор шарил лучом поблизости, застывал на месте, прикрывшись ею.
- Я подошел уже и начал закладывать мину, - рассказывал он. - Руками разгреб щебенку, и они меня заметили. Не расстреляли, потому что хотели выпытать о партизанах. Мне не о ком было рассказывать. Они бы отправили меня дальше, я думаю, в штаб.
- Расскажи, как ты сделал мину? - спросил Ходжиакбар.
- Я искал неразорвавшиеся бомбы. В сарае выплавлял из них... этот... тол, взрывчатку. Только маму очень боялся, зарывал каждый раз бомбы и тол в землю там же, в сарае. Заложил взрывчатку в деревянный ящик, получилась мина, едва донес. Тяжелая получилась.
- Кто научил тебя этому?
- Это проще простого... В сентябре в газете писали про белорусских партизан. Они такие же мины ставят.
- Интересно, - негромко сказал капитан. - Спасибо за мысль. Ну-ка расскажи про этот мост поподробнее... Что это у тебя пальцы, брат, опухшие? И синие совсем...
- Допрашивали меня они. Вчера. Иголки под ногти вгоняли. Обещали повторить, да не успели.
