Кэсс вздрогнула. Голос был ровным, но она давно научилась распознавать боль под всеми ее масками. Она встала и подошла к Кэни, притянула его к себе за плечи. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.
– Прости меня, мальчик. Я ни в чем тебя не подозреваю. Но будь поосторожнее в этой операции, хорошо?
Две ладони доверчиво легли ей на предплечья.
– Хорошо. Но в чем дело?
– Я не могу рассказать. И тебя я попрошу молчать об этом разговоре. Просто - будь осторожнее. Пожалуйста.
– Я обещаю молчать, - покорно согласился Кэн. Что-то в его голосе Кэсс сильно не понравилось. Какой-то хорошо скрытый надлом. Что же она сделала? Да, со стороны они - стальные монстры, тупые машины для убийства. И руки не в крови, потому что убивают - с высоты. Но услышать от своего командира "ты - предатель"… Скажи ей такое Полковник - что бы она сделала?
– Кэни, Кэни. Прости меня. - Она взяла его за запястья, легонько "погладила" - помогла расслабиться, успокоиться, ощутить ее близость, доверие. - Здесь происходят очень неприятные вещи, на этой базе и в этой операции. Но я ни в чем тебя не обвиняю. Это был глупый вопрос.
А в голове металось - "притворяется - или правда?", и за это Кэсс было куда как более стыдно, чем за неосторожный вопрос.
Больше до утра никто не пришел. С рассветом она тихонько выбралась из зала совещаний, напоследок вернув на место карту. Ту, которая должна была лежать на этом столе по договоренности с Эскером, а не ту, которую она взяла у Полковника перед тем, как прийти сюда.
И было ей удивительно мерзко и противно.
Виски проломило болью, тошнота подступила к горлу. Танька приоткрыла глаза, попыталась оглядеться сквозь радужную муть перед глазами. Мигрень подкралась как всем известный северный пушной зверек, незаметно. То есть, ничего особо неожиданного в этом не было - приступ был уже далеко не первым, и "предвестники" она распознавать научилась. Для чего в кармане рюкзака и находился шприц с "Трамалом". Однако сейчас, в метро пользы от него не было никакой. Скорее - наоборот. Синюшно-бледной девицей, которую тошнит на каждом углу или пуще того - которая валяется где-нибудь на станции метрополитена, - могли заинтересоваться только менты. Для которых диагноз был вполне ясен: наркоманка. Вот и шприц, и пара-тройка упаковок разнообразных таблеток, даром что из аптеки и с ценниками. Все равно - соответственной категории: "Седальгин", "Терпинкод", "Пенталгин".
Результат такого "диагностирования" был бы легко предсказуем. Хорошо еще, если рано или поздно вызовут-таки врачей. Но это вряд ли…
"Выползти наверх, найти ближайший туалет…" - подумала Танька, взвесила свои шансы и попыталась двинуться к дверям поезда. Черное стекло ударило в лицо, нос расплющился и где-то фоном заныл. По сравнению с тем, что вытворяли на пару голова и желудок, это было ерундой.
"Октябрьская кольцевая". С трудом преодолев пару метров от вагона до середины вестибюля, Танька поняла, что никуда она подняться уже не сможет. При одной мысли об эскалаторе тошнота подступила к горлу. Зажав ладонью рот и давясь горько-кислой слюной, Танька поползла в сторону тупика, к "Небу голубому", излюбленному месту встреч с приятелями. Роль голубого неба играла краска, коей была закрашена верхняя часть ниши. Доступ к "небу" загораживала черная кованая решетка с выразительным замком, что добавляло картине своеобразной романтики.
Сев на пол и опершись спиной на стену, Танька полезла в рюкзак и, стараясь не отсвечивать, принялась закидывать в рот таблетки. Чтоб быстрее подействовало, она их разжевывала перед тем, как проглотить. Отдающая сладким горечь в смеси с рвотным привкусом была мало с чем сравнима. Но ей было уже не привыкать к таким "коктейлям". Глаза закрыть не удавалось - начинался "вертолет". Смотреть на суету вестибюля тоже сил не было. Изображение смазывалось по краям, а посередине приобретало фантастическую перспективу и все цвета побежалости.
Запахи били в нос - люди, их душная липкость. Пот, немытые тела, дешевый парфюм, перегар. Запахи метро были менее противными, но не менее навязчивыми. Машинное масло, перегретая изоляция, нагретый металл. Запахи клубились вокруг нее, заплетались в гипнотические узоры, грозили обвиться петлей вокруг горла.
Танька полезла в рюкзак еще раз, не обращая внимания на то, что из него посыпалась какая-то мелочь - ручки, расческа, распечатки. Ей были нужны блокнот и любимый тонкий фломастер. Иногда это помогало - выплюнуть на бумагу, выкинуть из себя вон слова, которые вертятся на языке. Слова орали в уши ее же собственным голосом, пульсировали где-то на шее, в сонной артерии, должно быть. Хотелось выгнуться дугой и позволить себе выкрикивать их в окружающее пространство. Но так было нельзя…
Стихи получались так себе - но это лечило, заглушало боль…
…Кровь на ладони не стекала - высоко,
Лишь на приборах мелкий крап мишеней,
Живые ярче, и попасть по ним легко,
А времени - в обрез, и не до размышлений,
И небо вновь ложится под крыло,
Лицо лаская острым встречным ветром -
И тень улыбки "снова повезло"…
Писать получалось только достаточно крупными, почти печатными, но все равно корявыми буквами. Листки, кажется, рассыпались, но Таньке было уже все равно - сжимая что-то в руке, то ли один из листков, то ли фломастер, она закрыла глаза и попыталась отрубиться. Не тут-то было.
Должно быть, она неплотно прикрыла глаза, потому что перед ней явственно обрисовались две пары ног. Первая пара была облачена в кроссовки и черные джинсы, вторая - в тяжелые ботинки и камуфляж.
– Хм-м…- прозвучало откуда-то сверху.
– Да пошли, герцог, наркошек, что ли, не видал? - ответили где-то там же, наверху.
– Видал, хотя и не столько, сколько ты, наверное…
Тут Танька обиделась. Даже если она и походила на наркоманку, то ей не была. Герцог, блин…
Кто-то потянул листок из ее пальцев. Танька не сопротивлялась. Больше всего ее интересовало одно - не наблевать на ботинки незнакомцам. А то ведь этими же ботинками…
– Хм-м… - еще раз прозвучало где-то то ли на небесах, то ли над Танькиной головой.
– Пошли, говорю. Делать больше нечего, что ли?
– Погоди-ка, маршал… Ну-ка, погляди сюда, детка…
Таньку бесцеремонно взяли за подбородок. Она постаралась сфокусировать взгляд. Где-то перед ней находились глаза. Серые такие глаза, две штуки. Левый и правый. Хотя сейчас Танька не могла бы ответить на вопрос, где левый, а где правый. Она зажмурилась, но ее весьма весомо похлопали по щеке.
– Герцог…- обладателю второго голоса явно был не чуждо нытье.
