- Может, и ерунда, обычный розыгрыш, только мне хотелось бы во всем разобраться.
- А зачем? - Ей явно хотелось отмахнуться от навалившегося беспокойства. Естественная первая реакция сбитой с толку женщины.
- Хотя бы затем, чтобы потом не жалеть.
- Ты думаешь - это серьезно?
- Сейчас лучше думать, что-это серьезно. Дай бог, если мы ошибаемся. Но если посчитаем это пустяком и ошибемся?..
- Да ну тебя! - замахала она руками.
- Сейчас нам надо не в эмоциях наших разбираться, а в фактах. Подумай, кто мог вырвать листок из твоей записной книжки?
- Никто не мог.
- Давай с другого конца. Кто знает о женитьбе Петра и Светки? Я узнал об этом три дня назад. А ты?
- Да... недели не прошло. Вечером они пришли, объявили нам. А на другой день я уехала.
- Почему ты уехала?
- Путевка подвернулась.
- Не ври...
- Вру, - сразу призналась она. - Путевку сама выпросила. Не могла я. Боялась с тобой встретиться...
- Кто знал о твоем отъезде?
- Многие знали. Я тогда же, как достала путевку, поехала к Егору Иванычу в институт, ему сказала, Зое Марковне...
- Зое Марковне? Что ты ей сказала?
- Ну, что уезжаю...
- Больше ничего?
- Ну, что надо мне уехать, вот и уезжаю...
- Пошептались?
- Пошептались, - смущенно призналась она. - Это же Зоя Марковна, она в курсе всех наших семейных дел.
- И в курсе предстоящей женитьбы?
- Конечно. Я же сама ей все рассказала. И про тебя тоже.
- Про меня? Что про меня?
- Что не забыла я ничего. Что нелегко мне будет встречаться с тобой...
- Кто еще об этом знал?
- Никто, - уверенно заявила она. - Никому я больше не могла такого рассказать.
- Значит, Зоя Марковна? Значит, это она вырвала листок из твоей записной книжки?
- Зачем это ей? Да и когда?..
Я взял ее за руки.
- Опомнись, Аня! Речь идет о счастье наших детей. Подумай хорошенько. Может, ты давала свою записную книжку Зое Марковне?
- Не давала.
- Могла она сама взять?
- Не могла... Впрочем, только разве... Когда я забегала в кабинет, то оставляла сумочку в приемной на столике у Зои Марковны. Она еще, помню, переложила ее на стул возле себя.
- Значит, возможность была...
- Но я ничего не понимаю...
- Вот что, Анюта, я сейчас уйду, и больше сегодня мы не увидимся. Не спрашивай ни о чем, потому что я сам ничего не знаю. Просто нам пока не следует встречаться. Поняла?
- Не поняла. Почему не следует? Ты же не уезжаешь?
- Мы встретимся завтра, - сказал я, не отвечая на вопрос. - А пока ты подумай, кто еще мог знать обо всем и написать эту проклятую записку?
- Я и сейчас...
- Не торопись, хорошенько подумай.
Я пожал ей руки и быстро вышел, не дожидаясь ее очередных недоуменных расспросов. Да и что мог ей сказать? На работу я должен был явиться послезавтра, и торопиться мне действительно было некуда. Но не мог я не верить той "проницательной женщине", предупреждавшей об осторожности. Не посчитаться с ней было для меня все равно что пренебречь ею. А это было выше моих сил. И я собирался оставшиеся два дня использовать, как говорится, на полную катушку, поменьше встречаться с Аней, купаться, загорать, снова купаться и снова загорать. И только.
Купаться и загорать труда для меня не составило. Но как было не думать обо всем том, что нежданно-негаданно закрутилось вокруг нас? И получалось, что и купание было для меня не купание, и отдых не отдых. В конце концов я не выдержал и в тот же вечер отправился к Ане. Она сидела в своей комнате, словно ждала меня.
- Я как знала, что ты придешь, - сказала она.
- Вспомнила что-нибудь?
- Ничего я не вспомнила. Но как знала...
- Вот что, Аня, - сказал я, только теперь, экспромтом, решив, что мне надо делать. - Сегодня ночью я полечу в Москву, все равно отдыха у меня не получается. Попробую поговорить с Зоей Марковной.
- Конечно, надо поговорить. Она хороший человек, она все расскажет...
- И нужно показать записку Егору Ивановичу, все рассказать, посоветоваться.
- Все нельзя, - испуганно вскрикнула Аня.
- Почему нельзя? У нас с тобой была искренняя любовь, чистая...
- Стерильная, - невесело усмехнулась она.
- Тем более. Он умный человек, поймет.
- Он больной. У него два инфаркта было.
- Тем более. Хуже будет, если он все узнает от других.
- От кого?
- Не знаю. Ничего не знаю. Я просто боюсь за всех нас, вот и все.
- Ты?! Боишься?! - Она была искренняя в своем удивлении, и я только теперь понял, до какой степени она идеализировала меня.
- Я боюсь неизвестности.
- Я тебя понимаю. Ох, как я тебя понимаю! - горячо воскликнула она, и в голосе ее была никогда мною не слышанная тоска.
5
Как раз в эти дни на Москву навалилась небывалая жара. Даже ночью, сойдя с самолета в аэропорту Внуково, я почувствовал это: душный воздух был неподвижен, над аэродромом пахло сгоревшим керосином. Единственное спасение было в здании аэропорта, где, хоть и не в полную силу, но все же работали кондиционеры. Но, умчавшийся из Ялты, я все еще торопился сам не зная куда, поэтому сразу же ринулся искать транспорт, которого, как обычно в ночную пору, для всех не хватало: на автобусных остановках маялись длинные очереди.
Мне удалось приткнуться четвертым пассажиром в такси, и через час я был уже дома. Блеклый бесцветный рассвет висел над крышами. Под окнами ходила поливальная машина, мочила дорогу. Под ее монотонный гул я уснул крепким сном праведника, не ведающего тревог.
Но тревоги, как видно, только того и дожидались, чтобы я вернулся домой. Приснился мне астматичный хрип умирающего старика, дышащего с размеренными звонкими всхлипами. Еще во сне я понял, что это звонит телефон, взял трубку, но услышал все те же бесконечные звонки. Наконец, понял, что все это мне продолжает сниться, сделал усилие, проснулся окончательно, встал и пошел к стоявшему в коридоре телефону. В окна бил яркий, ослепляющий солнечный свет.
- Ты чего, в ванне сидишь? - услышал голос Игоря Старостина.
- Почему в ванне?
- Сейчас все, кто не на работе, в ваннах сидят. Такая жара.
- Жара?
- Ты что, с неба свалился?
- Ага, я ночью прилетел, спал.
- Не до сна сейчас. Ты звонил Вале Калининой?
- Звонил.
- Ну и что?
- Приеду, расскажу. Дай поспать.
- Ты из Ялты звонил? А ты теперь позвони. Она что-то хочет тебе сказать.
- Ладно. - Я зевнул, положил трубку и пошел досыпать. Даже возможность позвонить этой женщине меня сейчас не волновала.
Сколько проспал, не знаю, только меня снова разбудил телефон. Солнца в комнате уже не было, зато оно вовсю полыхало на кухне, выходящей окном во двор. В первый момент мне показалось, что коридор залит водой, так блестел паркет. Впечатление дополняло то, что ноги липли к полу. Я встал весь мокрый, словно в квартире прошел дождь. Недоумевая по поводу столь странного своего состояния, я босиком прошлепал к телефону и только тут сообразил, в чем дело: в комнате стояла страшная жара, и я был весь мокрый от пота.
