— Ушли, гады! Быва-алые…
У двора Батуты пожилые стояли и степенно о чем-то толковали. Подойдя, Серик услышал, что они пытают незнакомца; почему, да от чего на него напали Рюриковы дружинники. Незнакомец отнекивался, да плечами пожимал.
Батута проговорил медленно:
— Неспроста все это… Ночью… При мече и в кольчуге… Темные дела готовит, князь Рюрик, а? Ты бы сказал, к чему нам готовиться?
Незнакомец молчал, опустив голову, наконец, выговорил:
— А готовьтесь к самому худшему… — повернувшись к Серику, спросил: — Звать-то тебя как, парень? — Серик назвался, незнакомец продолжал: — Кузнечным делом промышляешь, али как?
— Али как! — раздраженно сказал Батута. — Брат это мой непутевый…
Серик сказал:
— Один человек обозвал меня вольным мечом нынче… Пожалуй, самое подходящее название…
— Ну, если в открытую об этом говоришь, значит, в поле половецком промышляешь… Слыхал я в Ольвии, будто кто-то под самым городом обоз ограбил нынче летом… Ладно, расходитесь, мужики. За спасение спасибо. А скажите-ка мне, где нынче купец Реут проживает?
Батута почесал в затылке, протянул раздумчиво:
— Ре-еут… Сурожанин, што ли?
— Он самый…
— Слыхал я, он новые хоромы отстроил, в том же купецком ряду, только с другого конца…
Незнакомец пошагал прочь, а Батута проговорил сожалеючи:
— Жалко, этих татей не покрошили. Хороший случай подворачивался…
Кузнецы потянулись по своим дворам, досыпать, тоже сожалеючи качая головами. Видно, давно у всех руки чешутся на Рюриковых дружинников.
Серик проснулся, когда заскрипели двери кузницы. Их растворяли зевающие во весь рот подмастерья. Батута стоял рядом и добродушно их подбадривал. На траве лежала холодная роса, но под шубой было тепло и уютно; вылезать из этого уюта, страсть как не хотелось. Однако Серик выполз из-под шубы, размахивая руками, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, подошел к Батуте, спросил:
— А куда твой молотобоец делся, Ярец? Вчера его не видел, и сегодня чего-то нет?
— Отпросился жениться… Завтра явится с молодой женой. Во-он там, на огороде, избенку им поставим. Пусть живут…
Подмастерья принялись раздувать горн, а Серик, скинул рубаху, надел кожаный фартук, такой же, как у брата. Батута тем временем перебирал заготовки. Долго приглядывался, постукивая друг об дружку, даже языком попробовал, наконец, выбрал два бруска. Серик проворчал:
— Тому прохвосту — и хороший меч…
— Он хорошо платит, а мне марку держать надобно… — пробурчал Батута, осторожно шевеля кочергой угли. — Глядишь, и до князя дойдет, что мои мечи и кольчуги не хуже, чем у Фиряка… — он, наконец, сунул бруски в горн.
Серик взялся за кожаную петлю, толсто обмотанную холстиной, и принялся качать мехи. Огонь быстро разгорался, выскочили синие языки, черные бруски наливались краской, становясь, будто прозрачными. Огарок с Прибытком уже стучали у своего горна крошечными молотками, будто горох сыпали.
Серик покосился на них, сказал:
— Шолоня своих подмастерьев к плетенью кольчуг лет в тридцать подпустил…
Батута проворчал:
— Мне самому еще тридцати нет…
— Чего ж ты хоть этой осенью не женился? — спросил Серик, насмешливо глядя на брата.
— А ты не знаешь? — едко переспросил тот. — Мать невесту никак не найдет…
— Сам бы нашел. Ты ж старший теперь в роду…
— Пока мать жива — она и старшая… — Батута вздохнул: — Кажись готово…
Он выхватил из горна оба бруска, положил на наковальню один на другой, — Серик уже стоял с пудовым молотом наготове, — кивнул:
— Давай, аккуратненько…
Серик пробил в полсилы по всей длине, чтобы бруски слиплись, Батута кивнул:
— Вали с маху!
Серик пробил с маху. Тем временем полоса потемнела.
— Хорош, пока… — пробормотал Батута, и сунул полосу в горн.
Серик принялся качать мехи. Батута сказал:
— Ярец в два раза больше тебя, а после первой проковки уже задыхается… — выхватив полосу, он легко сложил ее пополам, кивнул:
— Вали с маху!
Серик хмыкнул, сказал:
— А ну-ка… — и, взяв молот одной рукой, принялся лупить так, что искры летели в фартук.
Нагревая заготовку, Батута спросил насмешливо:
— Серик, и где у тебя сила прячется? Ни костей, ни тела…
— В жилах сила прячется, в жилах… — ухмыльнулся Серик.
Они успели несколько раз проковать полосу; Батута два раза завивал ее винтом, и она уже начала принимать облик меча, когда появилась младшая сестра, Иголка, и позвала завтракать. Сняв фартук, Серик пошел к колодцу, позвав Огарка. Достав бадью воды, кивнул ему:
— Давай… — и нагнулся.
Огарок вылил на него целую бадью ледяной воды, а Серик лишь блаженно фыркал. Остальные только помыли руки и умылись. После завтрака вернулись в кузницу, и Серик с Батутой еще несколько раз проковывали полосу, после чего загладили ее гладилкой, и безобразная полоса приняла форму лезвия меча.
— Ну, на сегодня ты мне не нужен, — проговорил Батута, осторожно укладывая лезвие в длинное глиняное ложе, заполненное толчеными копытами, смешанными с германской солью, порошком, похожем на соль, только ярко оранжевого цвета. — Мехи Огарок с Прибытком покачают, ради отдыха…
Снимая фартук, Серик спросил:
— В чем закаливать будешь?
— А в репейном масле…
— Зимой на базаре, один витязь рассказывал, будто бы путешествовал он по Германии и Франкии, так там для богатых рыцарей кузнецы закаливают мечи в телах пленных врагов…
— Басурманы они, и есть басурманы… — вздохнул Батута. — Это ж надо, до такого додуматься… В репейном масле закалка не хуже получается, а даже лучше… — уложив ложе в горн и обсыпав его углями, Батута подозвал Прибытко, приказал качать мехи, а сам поманил Серика в дальний угол кузни, где из толстых плах были устроены полки. Серик, уже собравшийся было уходить, подошел. Батута разворачивал холстину с какого-то крестообразного предмета. И вот, наконец, появилось оно…
Батута проговорил:
— Ромеи эту штуку называют — цагра, германцы — арбалет, а по-нашему просто — самострел.
Серик проговорил нерешительно:
— Видел я подобную штуковину… Только сделана была не в пример грубее… Да и у Шарапа со Звягой такие есть; ихние пацаны упражняются из них стрелять…
— Ну, ты пока не суди… Это ж — первый. Тут главное — чтобы лук был гибкий. Булат лучше всего подходит. А уж булат ковать я умею. Остальное — дело не хитрое.
— Бабское оружие… — презрительно бросил Серик.
— Не скажи… — протянул Батута. — Ты вот из лука рыцаря с коня ссадишь?
