Елена Кирилловна устроилась на кушетке в небрежной позе. Точеные ноги полуприкрыла полой халата.
По ее просьбе я рассказывала все о маме, академике Овесяне, «Подводном солнце» и даже о кольце ветров, которое из-за замерзания отгороженной ледяным молом полыньи перестало теперь существовать. Раньше вызванные теплой полыньей ветры дули вдоль сибирских берегов и замыкались кольцом в Средней Азии, приносили из пустынь в Арктику тепло, а в пустыни – арктическую влагу и прохладу. Теперь все нарушилось. «Подводное солнце» погасло, полынья замерзла. Земледелие гибнет и в Арктике и в пустынях. К арктическим заводам на кораблях уже не пробьешься. И заводы останавливаются. И невозможно понять, почему не зажигается под водой атомное «солнце». Ядерные реакции никак там не получаются…
И про маму и академика я рассказала, что он пообещал взять ее к себе, когда она была еще школьницей. Сам он в университет пришел пятнадцати лет, а в двадцать восемь уже был академиком. А мама окончила университет и напомнила ему былое обещание. Он стал нечестно экзаменовать ее, гонял как знатока какого-нибудь… Небось теперь не рискнет! Но мама все стерпела. И ей еще много пришлось терпеть, когда они вместе начали работать. Он просто ужасный человек, всех людей может вымотать, а сам двужильный. Но он замечательный.
И тут я услышала, что в дом к нам ворвался академик Овесян. Именно ворвался. Он зашумел и объявил, что напрасно до сих пор слушался маму, не переносил установку «Подводного солнца» в другое место. А теперь проснулся подводный вулкан и все подводное оборудование погибло.
– Приоткрой дверь, Лю, – сказала Елена Кирилловна. – Там идет очень интересный спор.
Я задернула портьеру, а дверь приоткрыла.
Мама сказала, что важно не только возобновить работу «Подводного солнца», но и понять, почему здесь оно не может работать, и что очень хорошо, что прорвался вулкан: в этом явлении, может быть, таится разгадка всего. А они могут теперь разделиться. Овесян запустит в другом месте «Подводное солнце», а она вместе со своими помощниками будет исследовать новую среду, в которой не проходят атомные реакции, пусть это будет даже и чисто научной проблемой, не имеющей практического значения.
– Черт возьми! – возмутился Овесян. – Если бы я ставил памятник упрямству, я заказал бы отлить вашу статую. Вам мало тысячи проб морской воды, в которой вы ничего не обнаружили? Вам надо дробить наши силы, покидать меня на старости лет, слабого и немощного? И все ради научной гордыни и замысла, «не имеющего практического значения»! Квазиэмпирическчя ползучесть! Ва!
– Тысячи проб? – переспросила мама. – А разве вы забыли о пятидесяти тысячах опытов, которые мы вместе сделали?
– Я ничего не забыл! И вы мне по-прежнему необходимы. Я не привык без вас и не хочу с вами разделяться. Стране нужно второе «Подводное солнце», и все мы вместе переезжаем на новое место. Немедленно! Собирайтесь! Где ваши чемоданы?
– Нет, я не поеду с вами, Амас Иосифович, дорогой. Мы здесь останемся.
– Кто это мы? – шумел академик. – Я всех заберу, всех!
– Почему же всех? Моя лаборатория останется со мной.
– Ну и оставайтесь!.. И совсем вы мне не нужны!.. Оставайтесь здесь научными отшельниками, питайтесь акридами, надеждами и консервами. Все инженеры, рабочие и повара уйдут со мной. Мы зажжем «Подводное солнце», хотя бы для этого пришлось сдвинуть гору.
– А мы поймем, почему погасло «Подводное солнце», хотя для этого, как вы говорите, пришлось бы выпить полярное море.
– Они друг друга стоят! – восхищенно заметила Елена Кирилловна.
Я ей шепнула:
– Академик очень хороший, я его люблю. Но маму больше.
– Ну что ж! Разойдемся! Расходятся не только научные соратники, но и когда-то влюбленные друг в друга супруги!.. Будем облегченно вздыхать и искать в другом недостатки, от которых, к счастью, теперь избавились! – слышался голос академика. – А теперь скажите-ка: куда вы прячете моих крестников, которых я из воды таскал? Давайте их сюда. Один из них мне бы очень подошел. Ему удобно плечом в гору упираться, чтобы сдвигать.
– Сергей Андреевич! – позвала мама Бурова. Он сидел у нее в кабинете. – Вас академик просит, Но не соглашайтесь меня покинуть. Мы только что с вами заключили союз.
– Что она говорит! – рассмеялся академик. – Вот увезу отсюда одну русалку – и он мой!
И тут моя Елена Кирилловна вскочила с кушетки, откинула портьеру и вышла в столовую.
– Если вы имеете в виду меня, Амас Иосифович, то я никуда не поеду.
– Заговор! Всеобщий заговор! – закричал академик, притворно хватаясь за голову. – Знал бы, не вытаскивал их из воды. Ну что ж, копайтесь, копайтесь здесь! Достойная профессор Веселова-Росова всю жизнь изводила меня своей дотошностью. Помучайтесь теперь с нею вы. А меня на заслуженный от нее отдых!.. Или, вернее, – на свободу!.. Пойду зажигать «Подводное солнце» от своего пылающего сердца. Кстати, познакомьтесь. В катере вы, наверное, не рассмотрели друг друга. Калерия Константиновна вызвалась быть моим секретарем… за спасение ее преданной души. Не все такие неблагодарные, как некоторые…
Я выглянула в столовую и увидела в передней худую и высокую даму, с которой здоровалась сейчас мама. Лицо у нее было, пожалуй, даже красивое, но сохраненное, конечно, неумеренными заботами о нем.
– Простите, я не хотела мешать деловой беседе, – сказала она. – Я действительно готова все сделать для такого человека, как Амас Иосифович. Боюсь только, сумею ли, как должно, помогать ему.
Я сразу поняла, что эта дама просто вцепилась в академика, навязала ему свою помощь. Только не учла его особенности подчинять себе всех окружающих, выматывать из них всю душу и еще весело подбадривать. Как бы он не вымотал ее, бедненькую, как бы уголки рта у нее из презрительных не стали бы горькими…
– Все! – объявил академик. – Мой новый личный секретарь, доброволец арктического аврала, – за мной! Пойдем поднимать поселок по тревоге. Демонтируем все наземное оборудование! Соберем его в ледяных хижинах в полусотне километров отсюда! Прощайте! Да здравствует солнце, да сгинет дотошность и тьма!
И академик со смехом открыл дверь.
Моя Елена Кирилловна сияла, а я любовалась ею.
И тут подошел прощаться Буров.
– Мы уже простились, – холодно кивнула ему Елена Кирилловна и, обняв меня, пошла в свою комнату.
Я взглянула через плечо.
Буров помрачнел. А я торжествовала.
Мамочка все заметила, все поняла. Она взяла его под руку и сказала:
– Ну а нам с вами, Сергей Андреевич, еще рано прощаться, наметь-ка план работы.
