А потом в веселом круге пляшущих появилась маленькая девочка-звездочка в белом платье. Черные глаза ее смело блестели, в косичке сверкал яркий бантик. Хуршид сам догадался, что это Зухра утренняя звезда.
- Видите, как быстро летит время, - засмеялась Навруз-апа. - Раз появилась Зухра, значит, приближается утро.
И попросила:
- Подайте всем сумалак!
Тетушка Туча с удовольствием стала разливать сумалак в пиалы, а высоко под облаками зазвучала журавлиная песня:
Ку-рей! Ку-рей! Эй, люди, хе-е-ей!
Встречайте белых журавлей.
Ни льды, ни горы всей земли
остановить нас не могли.
Несем весну вам молодую,
веселую и дорогую.
Эй, люди, хе-е-ей! Ку-рей! Ку-рей!
Встречайте белых журавлей!
- Эй, журавли! - замахала рукой Навруз. - Я здесь! Летите сюда!
Журавли загалдели:
- Смотрите! Это правда Навруз! Смотрите, она приготовила сумалак!
Журавли окружили горячий медный казан, и каждый из них тоже получил по пиале вкусного сумалака. Развеселившись, вся стая пошла плясать, раскидывая крылья, выбрасывая в сторону длинные ноги. Вправо, влево! Вправо, влево! Лишь натанцевавшись, они взлетели на высокое облако и сели отдохнуть по его краю.
- А теперь я должна идти, - улыбнулась всем Навруз-апа. - Меня ждут люди. Ведь знаете, без меня они не смогут встретить весну.
Только она это проговорила, как в сад вбежали в цветных полосатых халатах Хасан и Хусан.
- Тетушка Туча! Тетушка Туча! - закричали они. - А Карабай всю воду вылил на землю. Вылил, а сам убежал за облако!
- Вот негодник! - рассердилась тетушка Туча. - Что теперь подумают обо мне люди? Решат, что это я сама так устроила.
- Оторву уши озорнику! Где он там? - рассердился Ветер.
Он дунул, дыхание его развеяло облака, и за одним из них все увидели испуганного Карабая. Плохо бы ему, наверное, пришлось, если бы Навруз не махнула рукой:
- Оставьте его, он еще мальчик. А люди простят нас. Им тоже нужна вода.
Навруз протянула Карабаю последнюю пиалу сумалака и вместе с Ветром взвилась в небо. Где бы она ни пролетала, везде под нею расцветали сады и поля, таял снег там, где он еще сохранился, веселее начинала бежать вода, а люди радовались и поднимали к небу лица, восклицая:
- Весна! Это весна!
Самый знаменитый артист
Бабушка Хуршида всегда любила цветы. С приходом весны она высаживала на грядках все виды базилика - и корарайхон, с его фиолетовыми листьями, и ошрайхон, и шарообразный садарайхон. Между базиликом у нее росли алтеи, целозии, маргаритки. Там же, на солнечной стороне, сеяла она и семена усьмы. Поглядывая на нее, папа Хуршида тихонько посмеивался:
- Зачем вам усьма? Вы что же, собираетесь красить брови?
- А тебе что до этого? - обижалась бабушка. - Если мне уже не надо красить брови, это еще не значит, что усьма никому не понадобится.
Хуршид тоже помогал бабушке. Он рыхлил землю, выпалывал сорные травы. Вот это, например, что за сорняк? Листочки зеленые, зазубрены, как пила. Выдернуть?
Он уже наклонился, но бабушка вовремя поняла его замысел:
- Не рви его, Хуршид. Это тоже цветок. Пускай растет. Это мак-самосейка. Он всегда расцветает незаметно, редко кому удавалось видеть, как раскрывается его бутон.
Вот с того дня, как он услышал про это, Хуршид внимательно следил за маком-самосейкой, решив обязательно увидеть, как раскрывается его бутон.
Но прошла неделя, а мак и не собирался расцветать.
Прошла еще одна, а бутон на нем все был такой же зеленый и плотный.
"Может, завтра расцветет?.."
Каждое утро Хуршид первым делом бежал к грядке, но бутон оставался зеленым и плотным.
"Вот так просплю однажды и не увижу, как расцветает мак".
Но в это утро Хуршида будто кто-то подтолкнул.
Он открыл глаза, но тут же снова закрыл их - очень уж не хотелось вылезать из теплой постели.
- Вставай, вставай, соня!
Он прислушался. Что это за голоса доносятся из утреннего сада? Вот даже бабушка Луна еще не ушла с неба, кто же там разговаривает?
Он стряхнул остатки сна и выбежал в сад.
Прежде всего - к цветнику. Почему это так возбуждены все цветы? Целозии, вытянув свои длинные шеи, всматриваются куда-то, райхоны, наклоняясь друг к другу, перешептываются неслышно.
"Уж не мак ли собирается расцвести?"
Нет, тут явно что-то другое. Мак-самосейка еще спит, он и не собирается расцветать. Больше того, когда целозия толкнула его просыпайся, дескать! - он обиженно и капризно заявил:
- Отстаньте от меня! Я еще спать хочу.
- Ишь, какой! - рассердились райхоны. - Сейчас в саду появится самый знаменитый, самый известный артист мира, а ты и слушать его не хочешь! Вот совсем зазнался, а всего-то навсего - мак-самосейка!
А роза - алая и душистая - гордо вскинула голову, заявив маку:
- Сорняком ты был, сорняком и останешься.
Этого Хуршид не выдержал. Пусть мак немножко и зазнается, но нельзя же так.
- Эй, зачем вы обижаете самосейку? И что это за самый знаменитый артист мира?
Цветы замолчали. Вроде как растерялись от того, что Хуршид их подслушал.
- Ладно, не бойтесь, - решилась наконец маргаритка. - С Хуршидом можно дружить, он нас никогда не обижает. Пусть он тоже увидит самого знаменитого артиста и послушает его песни.
- Ладно, оставайся, Хуршид, - зашелестели цветы.
- Но кто он, этот артист?
- Посиди спокойно, скоро увидишь.
Все смолкло, стихло, а потом вдруг легко потянуло прохладным нежным ветерком, и цветы радостно захлопали в листики-ладошки. Это прилетел самый знаменитый артист в мире, и Хуршид, конечно, тут же его узнал.
Соловей!
Серый чапан на певце серебрился, соловей наклонял голову то вправо, то влево, смотрел на слушателей то правым, то левым глазом, а потом произнес:
- Первую песню я посвящаю алой красавице - розе, самому красивому цветку в мире!
Цветы радостно захлопали, а черешня даже замахала всеми своими ветками. Алая роза еще выше подняла свой бутон и презрительно скосила глаза на мак: слышит ли соловья этот невежа? Хуршид даже подумал: вот задразнят они самосейку, вот доведут они его до слез, эти садовые цветы.
А соловей уже начал песню.
Кем бы он ни был, как бы он себя не держал, с кем бы он там ни дружил, но это был певец, и певец настоящий! Даже бабушка Луна, уже сошедшая за горизонт, снова высунулась посмотреть - кто это так сладостно поет? Даже звезды одна за одной снова высыпали на небо.
Да, было что слушать!
Цветы так и замерли в восхищении, и когда раскатилась последняя трель, не шевельнулись, боясь нарушить установившуюся восторженную тишину.
Но чей-то тоненький голосок сказал:
- Ой!
Цветы, вздрогнув, оглянулись. А-а-а, это опять мак-самосейка, совершенно не умеет себя держать в обществе. Вон, даже обронил на землю какие-то листки.
