Александр Борянский - Основатель службы «Диалог»

Болотников глядел почти с ненавистью.

— Лучше пусть Шуйский как хочет изголяется. Так?!

— Да нет… Нет, воевода, не так. Не лучше.

— Ну?! Так что же ты, князь, от меня хочешь? Что ты мне в душу плюешь?

— Иван Исаич! Ответь сам себе, даже не мне — себе; но ответь честно, до самого конца честно; чувствуешь ли ты за собой полное право кого угодно смерти предавать? Коли чувствуешь — тогда есть у тебя такое право.

Болотников тяжело вздохнул.

— Что же мне, по-твоему, свою шею подставлять?

— Лучше подставлять чужие, — твердо сказал Телятевский. — В конце концов, войска в Туле тридцать тысяч, а самих тулян — всего тысяч десять-двенадцать, в три раза меньше. Если город возьмут, его отдадут на разграбление, как водится, на три дня, пощады не будет. В конце концов, так было всегда, испокон веку, от рождества Христова. И еще раньше. В конце концов…

— Хватит! — оборвал Телятевского Болотников. — Я знаю все, что ты скажешь…

— Да, ты все это знаешь. И ты сам так думаешь, воевода. И я знаю, что ты так думаешь…

Болотников стиснул зубы, лицо его посуровело.

— Да ты, князь, никак меня к Шуйскому переманить удумал. Мол, пожалуй, царь, подари жизнь, а я уж на брюхе перед тобой ползать согласный. И перед господином своим, — здесь голос Болотникова загремел, как колокол, — князем! Телятевским! Андрей Андреевичем!!! Поберегись, князь!

Телятевскому пришлось отскочить в сторону: Болотников, словно не замечая, пошел прямо на него и, хлопнув дверью, выскочил из горницы.

В этот же день спустя два часа была вылазка.

Из «Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей» М. И. Андриевского, Киев, изд. «Наука», 2113 г.:

«Моя концепция — активное сострадание.

Сострадание всегда было характерно для нашего отношения к обитателям старых плоскостей, вообще к той жизни. Но это сострадание всегда было пассивным. Я же предлагаю активное сострадание; заметьте, не жалость, а именно сострадание, основанное на понимании и уважении. Жалость исключает уважение. Пассивное сострадание чем-то напоминает жалость. Активное сострадание без уважения невозможно.

Добрые чувства необходимо претворять в жизнь. И кто, как не психотерапевт, должен обратить, наконец, свое внимание…»

Снег падал и падал. И все так же таял.

Вылазка закончилась неудачей. Многие в крепость не вернулись. Кто переметнулся, а огромное большинство осталось лежать в талой грязи.

Воевода был чернее тучи.

Телятевский в вылазке не участвовал. Словно ничего не было, словно не замечая хмурости Болотникова, он вновь подошел к нему.

— Спросить надо, воевода, — сказал Телятевский.

— Спрашивай. Отвечу, — резко откликнулся Болотников, не оборачиваясь.

— Ты победишь. Пожертвовав Тулой, ты получишь Москву. Ты сгонишь Шуйского с трона. Допустим. Что ты будешь делать дальше?

— Истинный государь придет, — ответил Болотников.

— И все? — пытливо спросил Телятевский.

Болотников подставил ладонь. В нее упали несколько красивых снежинок и тут же исчезли.

— Ты, может, считаешь, что я о том не думал? Ошибаешься, князь, думал. Не раз думал… Слова такие есть — господин, хозяин. Знаешь?

— Знаю. Ты их ненавидишь.

— Опять ошибаешься, князь, все время ты ошибаешься… Я их люблю. Всем сердцем. Хорошие слова. Любой человек, — Болотников нажимал на каждое слово, и чувствовалось, что обо всем, что он сейчас говорит, он действительно думал и думал крепко, — любой человек должен быть сам себе господином и хозяином земле своей. Сначала я стал таким сам. На это ушло много времени. Теперь тащу других. Хотя почему тащу — сами идут. И правильно делают!

— Все ли понимают, куда идут? — очень тихо спросил князь.

— Не знаю, — честно ответил Болотников. — Знаю только, что хозяин на земле не тот, кто какие угодно пакости на ней творить может, а тот, кто жизнь на ней вольготней хочет сделать, привольнее. А на Руси для этого перевернуть все надо с головы на ноги, — там, глядишь, и переменится к лучшему. Драться надо, князь. Драться с теми, кого ненавидишь, — и побеждать.

— «Глядишь»… — Телятевский невесело усмехнулся. — По-моему, ты сам никак понять не можешь, как выглядит эта твоя «воля»…

— Там увижу.

— Сомневаюсь.

— А коль сомневаешься — держись подальше. Сейчас уже терять нечего. К Шуйскому тебе отсюда дороги не будет. Вот так вот, князь. Опоздал!

Атаман Беззубцев должен был признать, что во время вылазки Степан Стеблов проявил недюжинную силу и ловкость. Когда на него набросились сразу три стрельца, очевидно, желая захватить в плен, он легко раскидал их в разные стороны. Правда, больше Беззубцев за ним не следил — не успевал, в драке своих забот хватает. Но Стеблов, который все время находился в окружении неприятелей, вернулся в крепость цел и невредим. «Хороший воин, лихой», — решил Беззубцев.

— Я царевич или кто, воевода?!

Петр Федорыч был взбешен. Болотников отметил, что, пожалуй, впервые видит атамана-царевича трезвым. Впрочем, Петр Федорыч трезвый не так уж сильно отличался от Петра Федорыча пьяного.

— Что случилось, Петр Федорыч? — спокойно спросил Болотников.

— Пошто моих людей обижаешь? Казаки жалуются. Они привыкли так: что их — то их. В городе стоим — значит, город наш. Ты как же это, меня не спросясь, моих-то казаков…

— Как они привыкли? — переспросил Болотников.

— Что уж их — то их. Так казаки считают.

— Ты тоже так привык?

Атаман гордо поднял подбородок.

— Я царевич. Я привык, что моим становится все то, что я захочу!

— Захоти Шуйского Ваську, а, Петр Федорыч, — ласково попросил Болотников. — Ну, захоти, очень тебя прошу! Или сразу московский кремль?.. Видно, плохо ты его хочешь.

Петр Федорыч изумленно глядел на Болотникова. Болотников в ответ порассматривал его с минуту, потом вдруг резко сказал:

— Казаки твои грабить удумали. Грабить и убивать. В городе, что нас приютил. И я, Набольший Воевода царя Димитрия, отдал преступников горожанам. На расправу! Меня, Петр Федорыч, народ как Болотникова уважает, как Ивана Исаича, а тебя — как царевича. Как царевича, Петр Федорыч, своего царевича. Хочешь им остаться — веди себя подобающе.

Петр Федорыч закусил губу.

— Что скажешь? — спросил Болотников.

— Хорошо, — выдавил атаман. — Хотя казаки прежде того не ведали.

— Казаки прежде много чего не ведали, — оставил за собой последнее слово Болотников.

«Опровержение объекта по всем основным вопросам. Следствием должно являться более глубокое самостоятельное мышление объекта».