Владимир Немцов - Аппарат СЛ-1 (Тени под землей - 2)

- Видите ли, товарищ Онегин... - осторожно начал я.

- Омегин, - мрачно поправил он.

Я извинился и сказал ему, что задание нашей экспедиции согласовано с Институтом редких металлов, но Омегин не дослушал.

- Опять металлов! - загромыхал он басом, уже не сдерживая своей досады. . Да знаете ли вы, что можно сделать из этой смолы, которую я предлагаю вам искать?

Он быстро вытащил из кармана оранжевый диск, затем геологический молоток и передал их мне.

- Вот, - закричал он, - бейте, колите "хрупкую пластмассу", можете греть ее и морозить, травить кислотами и щелочами, строгать и пилить. Она не ржавеет. Она... - тут Омегин остановился и закончил почти шепотом: - она вечная. Из нее можно памятники делать. Помните стихи? - Он привстал и с чувством продекламировал: - "Металлов тверже он и выше пирамид". Разве это не мечта о пластмассе, мой молодой коллега? Как вы думаете?

Омегин усмехнулся и грузно сел. Табуретка жалобно пискнула и покачнулась.

- Разве это материал? - пренебрежительно сказал гость, придерживая покосившуюся ножку. - Из пластмассы можно сделать такое кресло, которое будет в десять раз прочнее и в десять раз легче этой колченогой табуретки.

- И в сто раз дороже, - не удержался я.

- Ну, это еще как сказать, - возразил Омегин. - Погодите годик, другой, тогда увидите. Ну, колите, бейте ее, - вдруг вспомнил он о переданном мне образце пластмассы.

Я неловко стукнул молотком по диску. Он остался целым, не было даже царапины. Не успел я положить молоток на место, как из-за спины моего гостя просунулась голая волосатая рука, взяла молоток и со всего размаху стукнула по кружку.

Омегин изумленно взглянул на меня.

- Сандро Беридзе, - услышал он за спиной голос нашего техника и с некоторым смущением пожал протянутую руку. Так оригинально представился гостю Сандро.

Кряхтя и вздыхая, Омегин повернулся, чтобы посмотреть на него, и увидел у входа в палатку уже не одного, а двух невольных свидетелей своего горячего выступления в защиту пластмассы.

- Омегин, - хмуро поклонился он, пожимая руку Андрею. - Значит, металл будете искать? - спросил наш сосед, уже обращаясь ко мне.

Он поднялся во весь свой огромный рост, касаясь головой верха палатки.

- Да, до тех пор, пока не выполним свою задачу.

- Не одобряю, - лениво бросил Омегин и медленно вышел из палатки.

Мы с интересом рассматривали пластмассовый диск, оставленный неожиданным гостем. Он был зеркально-блестящим, легким, от удара звенел, как металл, и походил на странное небьющееся стекло. Действительно, можно было поверить, что этому материалу принадлежит большая будущность.

Снова на полотняном экране палатки появилась огромная шляпа Омегина.

- Простите, коллега, что я вам надоедаю, - сказал он, останавливаясь у входа. - А где это все-таки найден рудный пласт, о котором вы говорили? Если, конечно, не секрет?

- В двух километрах отсюда.

- А по какой дороге? Направо или налево?

- Направо.

- Так ведь там же моя опытная станция! - в отчаянии воскликнул он и снова исчез.

Андрей рассмеялся.

- Вот энтузиаст! Ненавидеть ложку только за то, что она сделана из металла! Это уже чудачество, - сказал он с досадой.

- А знаешь, мне нравятся такие люди, - возразил я Андрею. - Они всегда одержимы какой-нибудь большой идеей. Именно такие люди и двигают творческую мысль. Вот это человек! - восхищался я. - Абсолютная последовательность. Он не терпит никакого металла. Наверное, способен разорвать в клочки рецепт врача, если тот пропишет ему железо от малокровия.

- Нет, дорогой, на малокровного он совсем непохож, - со смехом сказал Сандро и вышел из палатки.

Ему еще нужно было проверить укладку багажа, так как настало время собираться в дорогу.

- Этот энтузиаст "пластмассового века" пришелся тебе по вкусу, - с усмешкой сказал Андрей.

Он угадал. Мне нравились в нашем соседе его настойчивость и уверенность в своей правоте. Я решил поближе познакомиться с Омегиным и даже готов был искать его горную смолу. Все это я высказал Андрею, на что он не замедлил выразить свое недовольство.

- Узнаю любвеобильное сердце и довольно странные принципы, - иронически заметил он. - Ты всегда утверждал, что при первом знакомстве надо думать о каждом человеке как можно лучше. Ты восторженно наделяешь его самыми лучшими качествами, а потом, если он оказывается совсем не таким, как ты предполагал, глупо и растерянно спрашиваешь себя: "Как же это так получилось? Ума не приложу!"

Андрей даже передразнил меня, но, как известно, на друзей редко обижаются, поэтому я просто не обратил внимания на его не очень добрую шутку.

- Да, это мой принцип, - согласился я. - Зачем я буду заранее скверно думать о человеке? Какое я на это имею право? Но вот ты, Андрей, чересчур настороженно относишься к людям.

- Ничего не поделаешь, печальный опыт многотрудной жизни, - усмехнулся он. . Не везет. Иному человеку одни ангелы встречаются, а мне слоны. Обязательно ногу отдавят. Причем я даже не могу на них сердиться: все это не со зла.

Он замолчал, смотря на бабочку, застывшую на горячем от солнца полотне.

Должен сказать, что настроение Андрея мне было понятным. Перед самым отъездом ему не повезло с одним изобретением. Впрочем, о нем вы уже знаете. Я говорю об аккумуляторах Ярцева. На технической конференции, которая происходила у нас в институте, выступил начальник лаборатории аккумуляторного завода и довольно убедительно, в резких выражениях, буквально уничтожил изобретение Андрея. Как ни старались другие выступавшие смягчить эту не очень справедливую оценку, данную аккумуляторам Ярцева, все же у многих остался неприятный осадок и тем более у самого изобретателя.

Но не это определяло настроение моего друга, а совсем иное, о чем я и хотел с ним поговорить.

- Сколько лет ты знаешь Валю? - спросил я.

Андрей вздрогнул и сурово ответил:

- Давно. Но какое это имеет отношение к вопросу об "одержимых"?

Помню, я обнял его за плечи и стал горячо убеждать, что он тоже одержим манией недоверчивости. Он не доверяет даже самому себе. Сомневается в своем чувстве к Вале. Все время испытывает его, как бы взвешивает, проверяет чуть ли не на счетной линейке. Причем происходит это не из-за того, что Андрей расчетлив по натуре, совсем нет. Он просто боится, не за себя, а за Валю, что она ошибется в нем и испортит свою жизнь на долгие годы.

Все это я ему сказал по-дружески и по-деловому, так как давно уже наблюдал за не совсем обычными взаимоотношениями своих подчиненных, что подчас вредило нашей лабораторной работе.

Может быть, не совсем тактично я вмешивался в сугубо личные переживания инженера и лаборантки, но, во-первых, мне надоели их страдающие хмурые лица, а во-вторых, я злился и никак не понимал, какие еще выдуманные препятствия могли стоять на пути к их общему счастью.