В конце концов, разве он чем-то обязан Земле?
Ничем. Абсолютно ничем. Они хотели убить его, и они за это заплатят. Он не умрет! Он будет жить со своим возлюбленным дурманным порошком во веки веков.
Если он сумеет уцелеть, то как-нибудь выберется потом из кибенского плена. Не бывает безвыходных положений! Да, не бывает.
Но один из кибенских солдат уже пересек взрыхленное поле, подбежал к двери бункера — и вот он стоит внутри, а трехструйный бластик его ревет, поливая стены огнем.
Таллант стоял за дверью возле окна. Он захлопнул дверь, чтобы другие кибены на поле не видели, что происходит, и ощутил прилив неведомой силы — силы, о которой даже не подозревал.
Он прыгнул на кибена со спины и оседлал его.
Солдат упал, бластик вылетел у него из рук, а Бенно Таллант, вскочив, пнул неприятеля в лицо. Раз, два, три, четыре — и солдат готов, а вместо головы у него сплошное месиво.
Таллант сразу сообразил, что делать дальше.
Он оттащил солдата за ноги к люку, поднял крышку и сунул труп в дыру. Тело загремело по ступенькам и приземлилось с глухим стуком.
Таллант схватил бластик и сам нырнул в люк, пока не подоспели другие кибены. Захлопнул крышку люка она была почти незаметна, ее обнаружат разве только при тщательном обыске. А обыск они вряд ли станут делать, поскольку считают, что все земляне покинули планету. Их задача — разведка боем, они не будут обшаривать все углы.
Приходилось надеяться на это.
Бенно съежился прямо под крышкой люка, сжимая в руках бластик, готовый вышибить мозги любому, кто поднимет крышку.
Над головой раздались крики, дверь бункера распахнулась, с треском ударившись о стену. Донесся рев бластиков, изрыгающих огонь, затем послышались голоса, свистящие что-то на кибенском языке. Затопали башмаки: солдаты обшаривали бункер. Чья-то нога ступила прямо на крышку люка, в щель посыпались пылинки и комочки земли, и Бенно решил, что это конец.
Но окрик снаружи заставил солдат с недовольным ворчанием покинуть бункер.
Таллант приподнял крышку люка. Увидав, что помещение пусто, поднял ее выше и поглядел в окно. Кибены начали уходить с поля.
Бенно решил подождать, пока они уйдут все до единого. Надо было выбраться отсюда до рассвета.
Он сидел, ждал и вынюхал тем временем еще пакетик пыли. Он снова был Богом!
Бенно добрался аж до Синих болот, прежде чем наткнулся на кибенский патруль.
Он шел расширяющимися кругами, инстинктивно выбирая лучший для бегства маршрут так, чтобы кибенские корабли с детекторами на борту не смогли его засечь. Со временем они, конечно, увидят, что цель не стоит на месте, и догадаются, куда земляне спрятали бомбу.
Но он не останавливался.
Ночь была совершенно безоблачна и безлунна. Голые черные вершины Дальних гор вздымались за трясиной, поросшей кривыми деревцами и ползучими стеблями. Ночной воздух был бодрящ и свеж, пока Бенно не свернул в болота. Смрад вечного гниения тут же ударил ему в нос. Желудок болезненно сжался, и Таллант подумал: что будет с бомбой, если его вырвет? Потом он вспомнил, как блевал в радиорубке, и понял, что таким образом взорвать бомбу невозможно.
Он ступил в зыбкую и топкую иссиня-черную жижу и тотчас почувствовал, как она уходит из-под ног. Подняв для равновесия бластик над головой, Бенно медленно зашагал вперед. Шаги его сопровождало чмоканье и чавканье трясины.
Болота кишели животной жизнью. Зверье, как хищное, так и безобидное, громогласно заявляло о своем присутствии. Чем дальше углублялся Бенно во тьму, тем громче становилась разноголосица, словно насекомые предупреждали местных обитателей по телеграфу о приближении чужака. Впереди слева какая-то массивная зверюга издала утробный рык.
От страха у Бенно опять свело желудок, и он обнаружил, что бубнит себе под нос: «Почему я?» — и это монотонное бормотание как-то помогает ему идти вперед. Чуть фосфоресцирующая иссиня-черная грязь липла к ногам, покрывая ботинки мерцающими искорками, и каждый шаг оставляя в трясине округлую ямку, которую быстро затягивало.
Когда он перелезал через преградивший дорогу гнилой пень, сунув бластик в развилину между сучьев деревца, что росло сбоку, зверюга вылезла из зарослей и вострубила, предупреждая о своем появлении.
Таллант застыл на месте — одна нога в воздухе, другая в трухлявом пне, руки держат весь вес. Широко раскрыв глаза, он уставился на серую тушу животного.
Туша была почти треугольной. Гладкое туловище плавно сужалось к дебильной крохотной головке — вершине треугольника. Спина пологим склоном сбегала до самой земли. Под тушей торчало восемь лап, как будто подставку для обуви засунули под книжный шкаф.
Пара махоньких красных глазок сияла в тумане Синих болот над тупым рылом с клыкастой слюнявой пастью.
Зверюга на миг умолкла. Потом из ее глотки вырвался глухой хрип, и дебильная головка чуть приподнялась на несуществующей шее. Тварь понюхала ветер, понюхала туман, выслеживая Бенно Талланта. Нерешительно сделала шаг вперед, будто сомневаясь в правильности выбранного направления. Таллант не отрывал от нее глаз, не в силах двинуться с места, пригвожденный паникой к гнилому пню, точно это была единственная опора во Вселенной.
Зверюга вострубила еще раз и грузно потопала вперед. Ее пронзительный вопль расколол ночную мглу, и огненный луч, возникнув ниоткуда, вонзился в серую шкуру. Тварь встала на задние лапы, отчаянно цепляясь за воздух передними. Еще одна вспышка — и крошечная головка занялась огнем.
На миг всю тушу окутали пламя и дым, а потом она взорвалась. Кровь брызнула сквозь листву и стебли, окропив Талланта тошнотворным теплым дождем. Клочья плоти градом посыпались вниз, и он почувствовал, как по щеке сползает скользкий комочек.
Желудок судорожно сжался, но внезапная мысль подавила тошноту. Он не один на болотах!
Поскольку он — последний человек на планете Дильда, ответ напрашивался сам собой. Кибены!
И тут сквозь невнятные болотные шумы донеслись их голоса. Кибены направлялись из зарослей на прогалину, где лежала разодранная туша, дрожавшая даже после смерти.
Талланту передалась ее дрожь. Он ощутил невыразимое единство с лежащей под открытым небом тварью. В ней было больше человеческого, нежели в нем самом. Она погибла страшной смертью, но не отступила, не пустилась наутек. Конечно, у животного нет разума, и все же было нечто… в гибели зверя, что заставило Талланта почувствовать себя переменившимся и возмужавшим. Он не мог объяснить, что это было, но после гибели животного Бенно понял, что никогда не сдастся кибенам. Он все еще трясся от страха: характер, формировавшийся в течение жизни, не может измениться в момент; но произошла перемена. Если ему суждено умереть, он умрет стоя, а не удирая во все лопатки.
