— В «Каммо», господин?
— Где ждет мальчик?
— Он в «Каммо».
— Ну, туда и вези.
Замолчав смотреть на легчайшие облака в выси, на то, как серый песок пустыни внезапно сменяется длинной, уходящей в море косой. До Амалгиры несколько часов лета.
Удивленно шепчутся тэнокки за спиной. Никогда не видели моря. Такого — синего, живого, бурного! Не видели белопенных бурунов у рифов и слепящих солнечных зайчиков, играющих на волнах.
Полны восхищения голоса, звенят восторгом. Точно дети! И на душе покойно и тепло. И не хочется думать ни о чем дурном. Он вернулся. Домой.
Прикрыть глаза, прислушиваясь к мелодичным голосам. Вбирать дыханием запахи моря. Вспоминать…
«Тебе придется по нраву Рэна…»
Да, по нраву. Ах, Вероэс, Вероэс, когда ж это было? Не вспомнить. Но легко вспомнить где. Там, на Софро. Под сумасшедшим небом, увенчанным спиральным аграфом Галактики. Как же был прав. Понравилась. Так понравилась, что решил здесь построить дом.
Где дом человека? Там, куда стремится душа. Сюда стремился из любой дали. Сюда бежал, вырвавшись с Эрмэ. По этому миру тосковал и печалился. Его небом жил. Напивался лишь водой рэанских родников. Наедался только ее хлебом.
И не самая чудная из планет Лиги. Ничем, вроде, не примечательная, таких по закоулкам — десятки. Но другие не звали, как звала эта. Или других голосов он не слышал. С этой планетой билось в одном ритме сердце.
— Господин!
Как же сладко спалось, как же грезилось! Тихий голос тэнокки вырвал из сна. Флаер по широкой дуге снижался над Амалгирой. Знакомый город, и словно чужой. Когда-то вся в убранстве из мрамора, а теперь стыдливо прикрывается лохмотьями. Рэна, Рэна, что ж ты с собою позволила сделать!?
Флаер коснулся бетона посадочной площадки и остановился. Да-Деган поспешил за провожатым. Вышколенные слуги склоняли головы при виде богатого господина и его слуг. Помнил ли кто нищего оборванца, вышедшего из стен форта и посмевшего предложить Энкеле Корхиде безумное, самоубийственное пари? Навряд ли…
Чуть не бегом по мраморной лестнице — наверх, в апартаменты класса «люкс». Под самую крышу. Оттуда — вид на город, на сады и проспекты. Там — Илант.
Войдя в комнату, сделать жест, отсылая всех. Стоять, смотреть, чувствуя, как сердце наполняется теплом. Двинуться навстречу, к юноше, бесцельно стоящему у окна. Видно, не ждал. Видно грезил о чем-то своем, только вздрогнул мальчишка, внезапно услышав шаги. Обернулся.
— Да-Деган, вы? — словно и не его вовсе ожидал увидеть.
— Здравствуй, Илант. Вот я и вернулся. Ждал?
— Ждал. Но не думал увидеть…. Вы ушли тогда в «Каммо», а потом были всякие слухи. Кто говорил, что вы сбежали, кто утверждал, что Энкеле вас подстерег и убил. Кто говорил, что вы не дурак — вернуться на Рэну. Я ждал. Месяц, два… а потом решил, будто вы мне приснились.
— Но я все же пришел.
Вздох разорвал тишину, взглянули зеленые глаза неистово!
— Как я ждал вас! Как вы были нужны мне тогда!
— А сейчас?
— Мне кажется, я вырос.
Тихой горечью упали слова, и вновь озябло сердце. И к чему был этот вопрос. Ждал. Конечно же ждал. Только путь был долог. И казалось бы просто — подойти, обнять, но…
Просто протянуть раскрытую ладонь.
— Я не из прихоти задержался, Илант. Так было надо.
— Я понимаю.
И теплое пожатие ответом.
— Я вас не узнаю, — тихие слова, лукавая улыбка.
— Я же сказал, что сделаю контрабандистам предложение, от которого они не посмеют отказаться. Теперь я советник Оллами, Илант.
— Значит, худшее позади.
— Не хочу загадывать, юноша.
— Я бы на вашем месте и не вернулся.
— Но ты не я…. Я слишком привык к Рэне. Хочешь, я помогу тебе уехать?
— Нет! У меня тут дела, — дрогнул голос, показав злость.
— Вот видишь, ты на моем месте тоже б вернулся.
И вновь молчание. Тишина. Горят заревом глаза мальчишки, срываются слова, давным-давно обретшим силу навязчивой идеи обещанием.
— Я убью их! Их всех! Корхиду, Йонэ, Хэлдара! Я убью Ордо! Но сначала заставлю помучиться. Я…
Вздрогнув, Да-Деган, встряхнул юношу за плечи.
— Не дури!
— Я убью их всех! Что они сделали!!! Вы не знаете….
«Все я знаю, Илант!» Смотреть в глаза, полные ненависти, на лицо, искаженное гневом. И пусть праведен гнев и прав мальчишка….
— Ты и Лию убьешь?
— Убью.
Ответ, словно хлесткая пощечина, с полной руки. И нет сил рассуждать и думать — отчего. И невозможно молчать, когда слова рвутся с губ сами.
— Я воспитывал вас вместе. Всех четверых!!! Я смотрел, как вы росли! Как вы дружили! И вы все мне дороги. Все. Неужели, я так ничему вас и не научил?! Неужели ты все позабыл?!
Осторожно, словно по льду, ступать по внезапно запрыгавшему под ногами полу. Опуститься на край дивана, смотря, как проступает на лице Иланта румянцем отметина внезапного стыда…
— Уходи, Илант.
Тихо, потерянно звучит голос. Нет сил.
— Дагги?
— Для вас, юноша, господин Раттера.
— Вы?
— Я не хочу знать, что вырастил монстра. Уходи. И больше не попадайся мне на глаза.
— Дагги? Дагги, разве я не прав? Неужели они не заслужили? Неужели!?
— Лия тоже?
Тяжело разлеплять губы и цедить слова. Язык — словно каменный. Зачем, куда стремился? К чему? И лишь молчание ему ответом.
— Ты когда-нибудь убивал человека, Илант?
— Нет.
— Тогда и не бросай слова напрасно.
Тихо-тихо дышать, ловя губами крохи воздуха, пытаясь взять себя в руки. И куда девался весь хваленый самоконтроль? Вспоминается диалог с Фориэ Арима, и насмешливый тон. Отчего обвинял ее? Не оттого ль, что безмерно неуверен в себе?
— Дагги?
С трудом поднять взгляд, перевести его на лицо мальчишки. В глазах — испуг. Поздно взрослеют в Лиге.
— Вы…. Вы выгоняете меня?
— Останься….
И вновь песком времени — молчание. Тишина. Жаль, до безумия жаль случайно сорвавшихся слов. Что за затмение разума нашло? Разве ж можно — вот так?
— Поклянись мне, что никогда не будешь искать встречи с узурпаторами. У них охрана, солдаты. Пожалей, если не себя, то меня. Я не хочу терять ни тебя, ни Лию. Не хочу!!! Я с ума сойду, если с вами что-то случится.
— Но…
— Без «но», Илант. Без всяческих там «но». Прошу….
В ответ — молчание. Ни да, ни нет. Кто-то сказал «молчание — знак согласия». Кто-то…. И лучше не настаивать сейчас. После, потом, разберутся. А сейчас — нет, он не готов. Не рассказывать о себе, ни слушать.
Только молчать, коготками выдергивая ниточки из плотной обивки дивана. Старый способ унять волнение. Раньше еще помогала авола. И только усмехнуться это осознав.
