Ее, кстати, прислал Гейтс после того, как выиграл свой процесс и заплатил только страховую премию, а не миллиард. Запаса энергии для электромоторчика в каталке хватало, чтобы Чулков почти целый день мог разъезжать по дому и по саду самостоятельно. Но Чулков не выбросил и простое кресло, в котором его возила жена или дочь. Сына он почему-то стеснялся.
Это было его первое путешествие из загородного особняка на берегу
Волги, в районе Барвихи, который, оказывается, приобрела жена, пока он был в коме. Поездка до Москвы от этого его нового дома, большого и охраняемого, как небольшая крепость, оказалась для него трудной. Он уже с мукой соображал, как выдержит дорогу назад. Но оставаться в городе, хотя бы переночевать разок, он не хотел.
В последнее время он полюбил сидеть в беседке, выстроенной на небольшом холмике, и ни о чем не думать. Вернее, просто пытался привести разбитое тело в состояние покоя, при котором боль становилась меньше.
— Святейший сейчас выйдет, — объяснил юноша. И почему-то опустил голову. Сейчас многие старались на Чулкова не смотреть. Должно быть, то еще было зрелище.
Чулков кивнул и оглянулся на сына. Сначала он хотел взять с собой Гошу.
Тот, когда они вернулись в Россию после полугодового восстановления в клиниках чуть не всего мира, принялся названивать, а через неделю, кажется, уже снова нашел с дочерью общий язык.
Настолько, что теперь даже ночевал в ее комнате.
Но все-таки, по зрелому размышлению решил взять с собой сына, тем более, что чемодан был на удивление легким. В нем теперь хранились крылья.
Они лежали между специально сформованными поролоновыми подкладками, и их непременно охраняло трое-четверо молодых людей, который на этот раз остались на улице.
Только крылья были сломаны, и летать на них никто теперь не сумел бы.
Не то, что сверток из оберточной бумаги, в котором он получил их от незнакомца на Девичьем Поле около дешевой пивнушки.
Патриарх вышел, глаза у него были очень усталые, как у Папы Римского.
Он попробовал улыбнуться, и сел напротив в кресло с прямой деревянной спинкой, предварительно сделав жест, словно хотел с Чулковым по-церковному троекратно поцеловаться. Но не стал. Догадался, как это будет больно
Чулкову.
— Ваше Святейшество, — начал Чулков, обозначив поклон, как его учили раньше перед разными встречами, — я хотел бы передать эти крылья
Патриархии. — Он помолчал, в последнее время разучился говорить долгими фразами. — Может быть, с вашей помощью… удастся восстановить их. Или хотя бы понять, почему они летали?
Чулков и сам не очень-то понимал, почему пришел сюда. И почему выбрал
Патриархию, а не какой-нибудь строгий научный институт. Наверное, потому что ему понравился Папа Римский. А хотя у русских другой Святейший, он все — равно решил, что так будет лучше всего.
— Я знаю, зачем ты тут, сын мой, — теперь Патриарх не улыбался.
— Мне кажется, такое открытие не может оставаться неизученным. Ведь они летали, может, это новый принцип… — Чулков снова передохнул. — А кто лучше справиться с этим, если не церковь?
Патриарх снова грустно улыбнулся, подготавливая Чулкова к чему-то, что должен был сообщить, хотя и не хотел, кажется, этого делать.
— Изобретатель этих крыльев нам известен. Он уже лет двадцать делает такие крылья, перо к перу, безо всяких изменений. И раздает людям… которые соглашаются их принять.
Чулков дрогнул.
— Двадцать лет? Если бы он выдумал такую штуку раньше, это никак не осталось бы в тайне. Или Комитет?.. — Чулков заволновался. — Со мной они просто не успели…
— Никакого Комитета, — ответил Патриарх и отвернулся. — Эти крылья, сын мой, не способны поднять в воздух человека.
Ледяная волна обдала Чулкова, он и о постоянных своих болях забыл.
— Но я ведь… Летал. И даже между небоскребами в Нью-Йорке пролетел бы, если бы не гангстеры, которые хотели похитить меня.
— Должно быть, — Патриарх вздохнул, — на это изобретатель и рассчитывал.
Что все-таки найдет человека, который поверит в них. Просто поверит. И тогда…
— Значит, если сделать еще такие же крылья, — Чулков погладил кожаный чемодан, стоящий у его руки, который был достаточно высок, чтобы до него дотянуться, — тогда…
— Вера трудна, иногда, чрезмерно трудна для человека.
— Все-таки, я не понимаю. Как?.. Почему?
— Всегда ли нужно искать объяснения? — Патриарх уже поднимался, сделав жест молодому мужчине в странной шапочке. — Чудо не объяснимо, сын мой.
— А пуля, которая не убила меня в Париже, а пальба из пулемета? Ведь гангстеры, когда поняли, что не поймают меня, били в упор!
Сам Чулков этого тогда, в Нью-Йорке не осознавал. Он понял это позже, многократно просмотрев видеозаписи того полета.
— Если ты смог лететь, то такую-то странность, как умение останавливать пули должен воспринимать… спокойно.
Они помолчали. В то, что найдется еще какой-нибудь человек, который на вере в крылья вдруг да сумеет взлететь, Чулков почему-то сразу не поверил.
К тому же, за двадцать лет до него такого не случилось.
— Значит, это — все? — спросил Чулков.
Молодой человек подхватил чемодан, и понес его в сторону той двери, из которой вышел Патриарх.
— К добру ли это, ко злу — покажет только время, — ответил Святейший.
Он благословил Чулков, сына и вышел.
Когда Чулков, забравшись в машину, где сидели эти бестолковые охранники, которые, как выяснилось, с самого начала охраняли неизвестно что, обыкновенную модель, к тому же недействующую, тронулся в обратный путь, сын, сидя рядом, шепотом спросил:
— Пап, у меня же твои гены, да? Пусть Патриарх говорит, что эти крылья никогда не могли летать, но… Скажи, пап, что ты испытывал, когда летал?
Да, решил Чулков, и мигом успокоился, хотя теперь-то ему следовало волноваться изо всех сил. Это было только начало. И хотя чудо в принципе не повторяемо, необходимо пытаться, и тогда, может быть… Он собрался, как перед полетом, и начал:
— Понимаешь, на самом деле это не очень сложно. Проще, чем иногда перебежать Ленинградский проспект перед машинами. Нужно лишь… Хотя, нет, расскажу-ка я тебе все с начала, чтобы ты понял нюансы. Как-то раз поссорился я с твоей матерью, и забрел на Новодевичье поле…
