Они потрясали мечами и копьями, их сапоги разбрызгивали слякоть, они спотыкались и падали, и вставали, и продолжали наступать, оглашая воздух жуткими криками.
В тот день к мертвым пришла истинная смерть.
Конрад застыл, прекратив воевать с воронами.
Из залитого кровью, разоренного Черного Торфяника навстречу ему поднялось лицо из прошлого, лицо призрака.
— Конрад убил тебя, — сказал он, не замечая, что раздавил и мнет в руках тело пойманной птицы.
Перед ним стоял Йерек фон Карштайн.
Рядом с ним хмурились пара дварфов и мальчишка Хелмар, стискивающий в потных ладонях Рунный Клык, меч своего отца.
А вокруг бушевала битва, живые истребляли мертвых.
Скеллан хотел остановить дварфа Каллада, но мрачный Груфбад тряхнул бородатой башкой:
— Прочь с дороги, урод, это касается только меня и того, кто убил моего отца.
— Убей его! — взвыл Конрад, но Скеллан, к ужасу графа, покачал головой.
— Ты должен сам отвечать за свои поступки, Конрад, — сказал Скеллан, ухмыляясь. — Сдается мне, мир пришел рассчитаться с тобой.
— Ты сказал «нет»? Конрад убьет тебя, если понадобится, и ты тоже умрешь, коротышка. — Кровавый Граф потянулся к мечу, мечу со змейкой на эфесе, мечу, всегда висевшему у него на боку, но его там не было. Оружие осталось в шатре — под столом. Он сам сбросил его, когда гневался. — Конраду не нужна сталь!
Он кинулся на первого дварфа, и тот встретил атаку головой, боднув Конрада в лицо. Ярость задушила все иные чувства вампира. Конрад вцепился в бороду дварфа, но тот даже не поморщился.
Вдруг грудь Конрада точно огнем опалило, он опустил взгляд и увидел вонзившееся в его тело лезвие огромного топора.
Когда дварф выдернул оружие, граф закричал, и крик его был ужасен.
Но когда топор дварфа вновь опустился, второй вопль вампира показался всем еще страшней первого.
И все же он не падал. Конрад поймал топор и оттолкнул его от себя, а Каллада ударил в висок и заревел, раздираемый животной яростью, но тут его обхватили чьи-то руки. Вампир не мог разорвать железных объятий, он корчился, дергался, визжал — тщетно.
Каллад шагнул ближе, вскинул топор, чтобы отрубить твари голову, но Хелмар остановил его:
— Он убил и моего отца, дварф. Я должен закончить дело. Это нужно мне, это нужно моим людям.
Каллад взглянул на юного воина, и что-то в лице молодого претендента сказало ему, что мальчику это нужно больше, чем Калладу. Нужно, чтобы обрести покой.
— Да, парень, правосудие уже свершилось, кто бы ни нанес последний удар. Давай.
И дварф отступил.
Хелмар встал над Конрадом, Груфбад держал вампира.
Юноша поднял Рунный Клык…
В глазах Конрада мутилось. Он видел Скеллана. Видел призрак Йерека. Видел тело Иммолай Фей и ее сердце, зажатое в кулаке Волка. Он видел дварфа.
Ноги его подкосились.
Издевательски каркали вороны. Он видел их повсюду, тьму черных птиц, и в их глазах граф разглядел истинный источник измены и в свой последний миг понял, что расправился с ним один из своих.
— Конрада предали, — выдохнул Конрад.
Темнота смыкалась вокруг него. Граф потянулся к Волку, своему правдосказу.
Он так и не почувствовал удара, лишившего его головы.
Каллад Страж Бури стоял над трупом Кровавого Графа.
Он отомстил. Отомстил за своего отца. Отомстил за свой народ. И все же… и все же он ничего не чувствовал.
Смерть врага не принесла ему удовлетворения. Он был пуст.
— Пора уходить отсюда, — сказал Джон Скеллан и словно развернул свое искалеченное тело, как разворачивают скомканную бумагу. Он вытянулся в полный рост, управляя мускулами и заставляя ноги повиноваться. Охнув, он вправил плечо. Рука по-прежнему висела плетью, на лице не изгладились отметины побоев Йерека, но осанка вампира вновь стала гордой, точно он сорвал маскарадный костюм беспомощности. — Я не из тех, кто проигрывает, а, Волк? Я выполнил свою часть сделки, а теперь и ты выполнил свою. — Он повернулся, но вдруг остановился. — Ты здорово действовал, дварф, по-настоящему здорово. Не думал, что в тебе это есть. Возвращайся в свою нору в земле. Величайший из них идет. Ни к чему тебе видеть его возвращение.
Пара воронов опустилась на плечи Скеллана, один на левое, другой на правое, и хотя свирепый ветер мгновенно унес их насмешливое карканье, все стоявшие здесь могли бы поклясться, что услышали имя:
Маннфред.
Иду к своей смерти (лат.).
