Отец возлагал на меня большие надежды, но я их не оправдал. Глаза несчастных погибающих в нефти птиц преследовали меня все последующие дни и определили дальнейшее течение моей жизни. Когда мне исполнилось тринадцать, отец спросил, кем я хочу стать, когда вырасту. Я ответил: хочу спасать жизни. На самом деле моя мечта не была такой всеобъемлющей, я всего лишь хотел спасать виды, которым грозит вымирание: не очень красивую птицу, неказистую бабочку, жука, на которого никто никогда не обратил бы внимания… Позже, изучая биологию, я специализировался на охране птиц и насекомых. С моей точки зрения, я занимаюсь великим делом. Спасение птиц или насекомых ничуть не менее важно, чем спасение людей. «Все жизни имеют равную ценность» — таков основной принцип общевидового коммунизма.
— Как вы сказали? — Е подумала, что ослышалась.
— Общевидовой коммунизм. Это идеология, которую я сам разработал. Или вера — называйте, как хотите. Ее основное убеждение — что все виды на Земле созданы равноценными.
— Это далекий от практической жизни идеал. Наши сельскохозяйственные культуры — тоже живые виды. Когда речь идет о выживании человечества, равенства, о котором вы говорите, быть не может.
— Рабовладельцы в давние времена наверняка думали о своих рабах примерно так же. И не забудьте о технологиях: настанет день, когда человечество будет производить пищу на фабриках. Поэтому заложить идеологические и теоретические основы следует заранее. В самом деле, общевидовой коммунизм — это естественное продолжение Всеобщей декларации прав человека. Французская революция произошла двести лет назад, а мы с тех пор не продвинулись ни на шаг. Если взглянуть под таким углом зрения, становится видно все двуличие и эгоизм человеческой расы.
— Как долго вы намерены здесь оставаться?
— Не знаю. Если понадобится, посвящу этому всю жизнь. Такое прекрасное чувство! Но где вам его не понять…
Эванс явно потерял интерес к беседе. Сказав, что ему нужно работать, он подхватил пилу с лопатой и собрался уходить. Прощаясь, он посмотрел на Е такими глазами, словно разглядел в ней нечто необычное.
На обратном пути один из ее коллег процитировал эссе Председателя Мао «Памяти Бетюна»:
— «Благородный и чистый, человек кристальной честности, чуждый вульгарным интересам». — Он вздохнул. — Оказывается, есть на свете люди, которые и правда могут жить по таким принципам…
Другие тоже выразили как восхищение, так и противоречивые чувства, вызванные в них этим человеком.
— Если бы таких людей, как он, было больше, — сказала Е, в первую очередь, по-видимому, обращаясь к самой себе, — то все повернулось бы совсем по-другому…
Разумеется, никто не уловил скрытого смысла ее слов.
Начальник группы изыскателей вернул беседу в рабочее русло:
— Боюсь, нам не разрешат строить здесь. Начальство забракует.
— Почему? Из всех возможных мест у этого наилучшая электромагнитная обстановка.
— А как насчет житейской обстановки? Товарищи, не концентрируйтесь только на технической стороне дела. Посмотрите, какая здесь нищета! Чем беднее деревня, тем хитроумнее ее жители. Понимаете, что я хочу сказать? Если разместить тут обсерваторию, то c местными будут постоянные хлопоты. Здешние жители будут смотреть на астрономический комплекс как на толстый ломоть, от которого не грех отгрызть кусок!
И действительно — площадку не одобрили, и причина была именно та, на которую указал начальник изыскательской партии.
* * *
Прошло три года, в течение которых Е ничего не слышала об Эвансе.
Но как-то весной она получила от него открытку с одной-единственной строчкой: «Приезжайте. Подскажите, что делать дальше».
Е Вэньцзе ехала в поезде целый день и целую ночь, потом много часов тряслась в автобусе и наконец добралась до деревушки, затерянной в отдаленных холмах на северо-западе.
Вскарабкавшись на знакомый пригорок, она снова увидела лес. Деревья выросли, поэтому зеленый массив казался гуще, но Е заметила, что раньше он был намного обширнее. Участки с молодыми деревьями уже пошли под топор.
Вырубка шла полным ходом. Деревья падали повсюду, куда ни глянь. Лес напоминал тутовый листок, со всех сторон объеденный шелковичными червями. При таких темпах от него скоро ничего не останется! И занимались этим жители двух окрестных деревень. Под их топорами и пилами едва подросшие деревья одно за другим валились на землю, после чего их стаскивали к подножию холма тракторами и на воловьих упряжках. Лесорубов было огромное множество, и между ними постоянно вспыхивали драки.
Небольшие деревца падали без особого шума, да и вой бензопил здесь не слышался, и все же от знакомой картины у Е замерло сердце.
Кто-то окликнул ее. Это оказался прежний руководитель сельхозбригады, теперь председатель сельсовета. Он узнал Е. Когда она спросила, почему они валят лес, председатель ответил:
— Так он же не под охраной закона.
— Как это не под охраной?! Только что обнародовали Закон о пользовании лесами!
— Да, но кто позволил Бетюну сажать здесь деревья? Приперся какой-то иностранец без разрешения — так какой тут может быть закон?!
— Нельзя так рассуждать! Он сажал деревья на голых склонах, не занял ни пяди обрабатываемой земли. И кстати, когда он начинал это дело, вы не возражали!
— Это так. Уезд даже наградил его премией за то, что он тут насажал. Жители нашей деревни с самого начала планировали свалить этот лес, только немного погодя — свинье надо дать нагулять жир, прежде чем резать, так ведь? Но народ из деревни Наньгэ не мог больше ждать, и если бы мои люди не присоединились, нам бы вообще ничего не досталось!
— Вы должны немедленно прекратить это! Я пожалуюсь вашему руководству!
— Да жалуйтесь на здоровье! — Председатель повел кончиком зажженной сигареты в сторону грузовика неподалеку, на который грузили стволы. — Видите? Это для секретаря уездного лесного правления. А вон там народ из городской полиции — они заграбастали себе больше деревьев, чем любой наш брат селянин! Говорю же: у этого леса нет защиты. И на ваши жалобы всем плевать. Так что, товарищ, вы, кажется, профессор в университете? Вот и идите профессорствуйте, а в наши дела не лезьте!
Хижина Эванса стояла на прежнем месте, но хозяин куда-то отлучился. Е нашла его в лесу с топориком — он аккуратно подрезал деревцо. Должно быть, Эванс работал уже давно, потому что во всей его фигуре сквозила усталость.
— Да знаю я, что это бессмысленно, но мне все равно. Не могу остановиться. Если я остановлюсь, то просто рассыплюсь на куски. — Эванс натренированным движением срубил крючковатый сучок.
