- Как же я могу тебе помочь, господин мой?
Я взглянул в его темные глаза и увидел, что там отразились настоящий испуг и неподдельный трепет.
Он не стал возражать мне, когда я утверждал, что я человек и смертен, но сам-то явно не сомневался в том, что его посетил бог Осирис. Что же, вполне возможно.
- Я должен попасть внутрь великой пирамиды. Я ищу... - помедлил я. Незачем доводить человека до сердечного приступа. - Я ищу там собственную судьбу.
- Да, - проговорил он, принимая подобное объяснение. - Пирамида действительно размещена в подлинном центре мироздания. В ней находится судьба любого из нас.
- Когда же можно войти в пирамиду?
Он закусил нижнюю губу на мгновение... Его сходство с Некопта все еще внушало мне неясное беспокойство.
- Чтобы войти в великую пирамиду, необходимо совершить обряд, к ней приходят в процессии, вознося молитвы и совершая жертвоприношения. На подготовку потребуются дни и даже недели.
- Есть ли способ попасть внутрь, избежав подобных церемоний?
Он медленно кивнул:
- Есть, если тебе угодно.
- Я действительно желаю этого.
Соглашаясь, Гетепамон склонил голову.
- Нам придется подождать до захода солнца, - ответил он.
Весь день мы провели, пытаясь добиться взаимного доверия. Наконец я перестал опасаться, что сижу перед Некопта, а Гетепамон стал держаться свободнее в присутствии переодетого бога. Он показал мне просторный храм Амона, где огромные колонны в зале высотой превосходили самые высокие из виденных мной, а на камнях стен были выбиты картины, изображавшие сотворение мира и потоп, встречи богов и людей. Убедиться в том, что передо мной близнец Некопта, а не он сам, помогла дурацкая привычка жреца - все время жевать небольшие темные орешки, от которых на зубах его постоянно оставалась шелуха. Он держал орехи в небольшом мешочке, привязанном к поясу, перетягивавшему объемистое чрево; жрец периодически запускал в этот мешочек руки.
При всех недостатках, Некопта не имел подобной скверной привычки.
От Гетепамона я узнал историю Осириса и его возлюбленной жены и сестры Асет, которую ахейцы называли Исидой. Осирис спустился в потусторонний мир и вернулся с Асет. Безумная любовь! И теперь египтяне усматривали явление воли Осириса в заходе солнца по прошествии дня и в смене времен года: за смертью неизбежно наступала новая жизнь.
Я умирал множество раз, и каждый раз лишь для того, чтобы вновь возродиться. Неужели я смогу вернуть жизнь Афине? Легенда умалчивала о ее смерти.
- Перед тобой лишь лики, а не портреты богов, - сообщил Гетепамон, пока мы разглядывали колоссальный каменный барельеф, вырезанный в стене главного храма. Голос его отдавался эхом в огромном тенистом зале. - Ты видишь образы, а не истинные черты.
Я кивал, разглядывая невозмутимые лица богов, а рядом с ними маленькие изображения давно усопших царей.
Жрец наклонился ко мне, так что я ощутил, как пахнуло орехами, и шепнул конфиденциально:
- Некоторые лики богов на самом деле списаны с лиц царей. Сегодня мы считаем это богохульством, но в прежние времена люди верили, что цари и являются богами.
- Так, значит, теперь люди так не думают? - спросил я.
Он затряс многочисленными подбородками:
- Царь является представителем бога на земле, посредником между богами и людьми. Он становится богом, когда умирает и уходит в следующий мир.
- Почему твой брат хочет, чтобы ты ему покорился? - спросил я вдруг резко, без предисловий.
- Мой брат... Что ты сказал?
Достав из-за пояса кольцо с сердоликом, данное мне Некопта, я показал его жрецу:
- Он велел мне доставить в столицу. Сомневаюсь, чтобы он просто соскучился по тебе.
Лицо Гетепамона побледнело. Голос его надломился:
- Он... приказал тебе...
Я добавил:
- Он твердит царю, что ты пытаешься возродить ересь Эхнатона.
Мне показалось, что жрец вот-вот рухнет бесформенной грудой жира прямо на каменный пол храма.
- Но это же неправда! Я предан Амону и всем богам!
- Некопта видит в тебе угрозу, - заметил я.
- Он хочет сделать культ Пта главным; тогда он станет самым могущественным человеком во всем царстве.
- Да, видимо, так. - Я ничего не сказал ему о царевиче Арамсете.
- Он всегда плохо относился ко мне, - расстроенно пробормотал Гетепамон. - Однако никогда бы не подумал, что он ненавидит меня настолько, чтобы желать... отделаться от меня. Он очень жесток. Когда мы были маленькими, он наслаждался, причиняя боль остальным.
- Он управляет царем.
Гетепамон стиснул свои пухлые руки.
- Тогда я обречен. Я не могу рассчитывать на его милосердие. - Он оглядел огромный пустой храм, словно надеясь добиться помощи от каменных изображений богов. - Все жрецы Амона погибнут от его меча. Он не позволит ни одному из нас бросить вызов Пта и себе самому.
Жрец не просто растерялся, он паниковал. Видно было, что Гетепамон - не честолюбив и не лишен совести. Я не знал, как он сделался жрецом Амона, однако нетрудно было сообразить, что мой новый знакомый не обладал политической властью и не имел стремления к ней.
Наконец я понял, что могу доверять этому человеку, столь похожему на моего врага. И поэтому успокоил его, сообщив, что теперь Арамсет возвращается в столицу во главе войска, снедаемый страстным желанием защитить своего отца и укрепить свое положение в качестве наследника престола.
- Он так молод, - вздохнул Гетепамон.
- Наследники престола мужают быстро, - сказал я. - Иначе им не позволят вырасти.
Мы оставили огромный храм и поднялись по длинной каменной лестнице. Гетепамон пыхтел и потел, наконец мы поднялись на крышу здания. Из-под колыхавшегося тента виднелся город Менефер, а за Нилом высилась великая пирамида Хуфу, блистая белизной... Она четко вырисовывалась на фоне далеких гранитных утесов.
Слуги принесли нам кресла и стол, затем артишоки и нарезанные баклажаны, холодное вино, фиги, финики, дыни - все на серебре. Я вдруг осознал, что на самом деле мы ни мгновение не оставались с глазу на глаз, за нами все время следили - во время пути по храму. Впрочем, я полагал, что никто не осмелится приблизиться настолько, чтобы подслушать наш разговор.
Я с удивлением обнаружил, что Гетепамон ел немного, вернее, почти ничего: пожевал несколько листочков артишока, взял фигу или две.
Нельзя набрать такой вес, питаясь одними орешками, которые он носит с собой. Значит, подобно многим толстякам, он старается есть в одиночестве.
Мы проследили, как село солнце, и я подумал об их Осирисе, который, подобно мне, умер и вернулся. Наконец, когда последние лучи заката растаяли на западных утесах и блестящая вершина великой пирамиды потускнела, Гетепамон тяжело поднялся из кресла.
