Брат Рэлины, господин Кэргисс двадцати двух лет от роду, любитель роскоши и ценитель вседозволенности, придворный франт и ловелас, ворвался в спальню сестры и застыл. Отступил назад и тихо прикрыл дверь.
Кэргисс нашел верного телохранителя Рэлины спящим за столом среди игральных костей остатков закуски и пустых бутылок, растормошил:
— Кто тот парень? Ты должен знать.
— Какой парень? — не мог понять Гаррат, голова у него кружилась, перед глазами все плыло, и суть вопроса ускользала. Кэргисс протянул разбойнику бутылку с вином, тот глотнул, в голове просветлело, спросил уже тише: — Какой парень?
— В спальне сестры, с сестрой? — шептал Кэргис.
— А, — у Гаррата даже глаза выпучились от напряжения придумать подходящее объяснение для брата Рэлины, — а… а, с села, вместе с деревенскими девками пригнали, для развлечения, хорош паршивец собой, вот и пригнали. Рэлина его на днях заприметила, хочу, говорит.
— Не ври, Гаррат, — усмехнулся молодой вельможа, — ой, не ври. Эти байки о развратности и жестокости моей сестры ты другим рассказывай, я-то знаю, что она только императора любила, хоть и сбежала, дура. И если она там с тем парнем, то неспроста. Кто он?
— Не знаю, — прошептал Гаррат и развел руками, — не знаю, и знать не должен, — и демонстративно закрыл рот. Отхлебнул быстро вина и снова закрыл себе рот ладонью.
Кэргисс капризно поджал губы:
— Ну, хорошо, я у нее спрошу.
* * *
Жена главного погонщика, высокая женщина, стройная, но угловатая. У нее был тяжелый упрямый подбородок и темные жгучие глаза, нежная, молочного цвета кожа, о которой она заботилась столь же рьяно, как о целомудрии окружающих ее девушек, будь то родные дочери или рабыни из подземных питомников. Ее две дочери не смели выходить из повозки без присмотра и с открытыми лицами, служанкам дозволено открывать лицо, но запрещено оголять руки выше запястья. А еще у этой повелительницы обоза была мания чистоты. И вот эта опекунша целомудрия рассматривала Милэн с показательным презрением и возмущением. Рассмотрела, хлопнула в ладошки, призывая служанку. Прибежала девушка лет шестнадцати, застыла тростинкой на ветру, ожидая распоряжений повелительницы. Хозяйка приказала, как будто яд выплюнула:
— Ти, найди мое синее платье, у этой девицы постыдно открыты ноги и руки, разве подобает невесте так ходить, эти с равнины совсем стыд потеряли.
У Милэн возникло подозрение, что девушки до замужества здесь абсолютно бесправны.
Служанка поманила гостью в другое отделение шатра. Милэн решила пока соблюдать местные правила, особенно ощущая западню на пути к маяку. Пока жена главного погонщика не перегрызет стальной прут ее терпения.
Милэн вошла в отделение повозки, служившее спальней для девушек. Здесь по углам стояли сундуки с платьями. Ти, как заговорщик, приложила палец к губам и, улыбнувшись, прошептала:
— А здорово ты разозлила госпожу, она теперь до вечера будет злиться и ругаться. Но ты не обращай внимания, она язва, но не бьет. Хуже жена главного охранника. — Ти говорила и рылась в сундуке госпожи, голос ее едва доносился до Милэн. В итоге Ти нашла нужное платье и вытащила его, резко дернув вверх, ударилась головой об крышку сундука, села, почесывая затылок: — Ой, это мне за то, что плохо говорю о госпоже…
Милэн осмотрела синее в разводах линьки платье, от горловины до широкого подола украшенного грубой вышивкой. Не удивительно, что госпожа отдала его неожиданной гостье. Сверху полагалось второе платье из груботканой шерсти, прямого покроя, без рукавов, тоже длинное по щиколотки, дополняли все это разноцветные ленты для связывания широких рукавов и волос, к голове прилагался капюшон с покровом для лица, но в том случае, если нужно выйти из шатра.
Повозка покачнулась, заскрипели колеса. Обоз снова тронулся в путь.
Как говорила Ти, работы в дороге всегда меньше, чем на привале, еду готовили с утра, прибирались вечером, после ужина, тогда и мыли посуду, тарелки необходимо было лишь сполоснуть после того, как мужчины, отужинав, отдавали их облизать своим гиктусам.
Милэн выглянула из-под полога, рядом с повозкой на злом Дипе ехал Лапит. Лапит улыбнулся ей. В костюме его народа она выглядела как простая девушка, и даже не очень простая, а очень красивая девушка. Дип хранил молчание, как и положено верховому зверю. Милэн пробовала поговорить с крахгом, тот только ответил: «Я верховая скотина, почему ты ко мне обращаешься как к разумному?»
«Дип…» взывала Милэн к старому другу, «Дип…»
«Зачем нам нужен был обоз, сбросили бы щенка, и пошли бы дальше напрямик…»
«А зачем нам нужен был щенок?» спрашивала Милэн с насмешкой.
Дип замолчал. Милэн усмехнулась и объяснила: «Дип, я вынуждена была прикрыться этим обозом. На пути к маяку засада, и я не знаю, кто и зачем…»
«Ты хочешь с этим обозом обойти засаду?» — язвительно спросил Дип.
«Продержаться, пока не прилетит Тавас».
«А…» — Протянул крахг насмешливо, — «Девушка, вы в этом платье растворили свои мозги».
«Иди ты. — Обиделась калтокийка. — Сам что-нибудь придумай. Умник».
«Нет, твое решение вполне логично». — Сдался крахг.
«Спасибо».
«А ты, малышка, говорила, что они тобой не заинтересованы…»
«Ну, ошиблась…»
«Такие ошибки могут тебе дорого стоить, не хватало еще и тебя потерять…» — ворчал Дип.
Все это время Лапит думал, что калтокийка вот-вот заговорит с ним, он совершенно забыл, что под ним не гиктус, а калтокийский крахг, и что крахг — это не только свирепый зверь, а и разумное существо. Он забыл, что черноволосая красавица — грозный космический наемник, и что только от ее имени вздрагивали смелейшие из пиратов. Все было так мирно и привычно в этом обозе, как во время его светлого отрочества. Его заворожил взгляд синих глаз девушки, он даже решил посвататься.
Ти дернула Милэн за ногу и громко прошептала, вращая испуганно глазами:
— Нельзя выглядывать из повозки, сочтут распущенной.
— Извини, я не знала, здесь душно, — смущенно почесала ухо Милэн.
Вечером рабыни собирали разбросанную, вылизанную гиктусами посуду. Дочери главного погонщика и служанки, позвав с собой гостью, собрались в кружок у маленького костра рядом с большим колесом, под присмотром старушки-приглядницы.
Романтик Лапит ходил вокруг запретного костра, как больной, с букетиком лесных цветов и сокрушался, мог ведь сказать, что она его невеста, а не брата. А теперь что скажут, если он осмелится подарить ей цветы? Лапит не решился подойти к Милэн, положил цветы на ступеньки повозки и поплелся спать к своему шатру, который разделял с тремя охранниками.
