Ознакомительная версия.
— Если будет нужно, ты у меня в карьер побежишь! – пообещал Меннинг. – Ты со мной лучше не связывайся, жеребчик, давай-ка быстро переходи на рысь!
— А ты и вправду жестокий человек, – конь с осуждением покосился на хозяина: — Ну, ничего, я тебя перевоспитаю, не таких норовистых приучали над седлом ходить!
— Чего?! – Альфреду Меннингу показалось, что он ослышался. От возмущения даже дар речи потерял на время: — А ну, молчать, животное, – вспылил он, покраснев до самой макушки, – когда с человеком разговариваешь!
— Та-а-ак, а вот это уже интересно, – протянул конь, – вот мы значит как. А ты у нас значит лошафоб заядлый? Не знал… Не знал…
— Чего?! – рявкнул Меннинг.
— Ты — лошафоб, – констатировал конь, – такой негодяй убежденный, который лошадей недолюбливает. Скажи-ка, хозяин, вот ты, наверное, считаешь, что человек — венец творения, высшее существо, и что все лошади без исключения должны ему беспрекословно подчиняться? И даже самые интеллектуально развитые особи должны позволять ему укладывать на них тяжелую ношу.
— Да! – подтвердил Меннинг. – Должны!
— А вот ты сам-то, между прочим, уверен, что у тебя в родне ни одной лошади не было? – продолжал как ни в чем ни бывало конь. – Почем ты знаешь, может, твоя прабабка…
— А ну, молчать! – от ярости у Альфреда Меннинга потемнело в глазах — такого оскорбления он не спустил бы никому. – Переходи на рысь, животное, – и заткнись наконец, а не то, видит бог, я тебя так кнутом отхожу, что от твоей шкуры ничего не останется.
— И не подумаю я молчать в ответ на твои жестокие угрозы! Молчать я буду, ишь чего он удумал, под всяким лошафобом. Нет у тебя прав костерить меня почем зря, хоть ты меня и купил. Я все равно — свободный лошак единого лошадиного братства.
— Ах, так, ну-у ладно, свободный лоша-ак, – угрожающе протянул Альфред Меннинг и всадил шпоры в конские бока еще яростнее чем прежде.
— Давай, мучь меня, мучь, – откликнулся конь, – не думал я, что на этот раз мне так не повезет с хозяином. Выглядишь ты на первый взгляд вполне сносно, хотя и тощий, конечно, как жердина. А на поверку вон оно как. Жестокий лошафоб, человек бездушный, с очерствелым сердцем и плесневелым мозгом. Кнутом он меня отходит. У тебя, небось, руки по локоть в лошадиной крови. Сознайся. Ну, что же, я всегда был мучеником, я терпеливо буду сносить все муки ради утверждения собственной правоты! Ради всех убитых и заезженных тобой до смерти представителей моего народа! – Тут конь горделиво вскинул голову и остановился вовсе.
Всадник задохнулся от возмущения и ткнул его в загривок:
— Но, но пошел!
— А будешь драться — понесу! – пообещал конь и сердито фыркнул.
— Вперед, вперед! – запрыгал на спине своенравного животного Альфред Меннинг.
— Нет! – твердо сказал конь и, наконец, замолчал…
С места он больше не тронулся. Что только не предпринимал его хозяин, чтобы сдвинуть жеребца. Всаживал шпоры в бока, дергал за гриву, опять прыгал на спине, слез на землю и тянул за повод, забрался обратно в седло и упрашивал жеребца идти дальше ласковыми словами, ругался… Решительно все было бесполезно. Упрямый конь стоял, как вкопанный…
Темнело. Вокруг расползлись сумеречные тени. В лиловое небо выплыл желтый полукруг месяца. Дорога, ведущая по склону холма, становилась все менее и менее заметной. Альфред Меннинг приуныл. И дернул же его черт купить этого говорящего жеребца. Нет бы, взять самое обыкновенное животное. А он решил покрасоваться. Думал, что рыцарь на волшебном скакуне будет привлекать всеобщее внимание. Дамы будут махать ему вслед кружевными платочками. А рыцари завистливо хмуриться и тоскливо поглядывать на своих тупых, неразговорчивых лошадей. На поверку, все оказалось куда как прозаичнее. Дамы и рыцари мирно почивают в своих домах, а он застрял в этих проклятых холмах между Татхемом и Танжером. Похоже, придется ему здесь ночевать.
Словно прочитав его мысли, конь хмыкнул:
— Эй, ты, чего сидишь-то? Слезай! Спать пора. Темно уже совсем. А в темноте и рыбки, и птички спят. И лошади, между прочим, тоже. Или ты хочешь, чтобы я вместе с тобой на бок завалился?
«Ох, и правда, отходить бы его кнутом, – мечтательно подумал Меннинг, – вот было бы удовольствие. Посмотрел бы я тогда, как он заговорил! Небось, умолял бы меня простить его за наглость».
— Мда, местечко для ночлега, конечно, ты выбрал не самое подходящее, – заметил конь, оглядываясь кругом.
— Я выбрал?! – задохнулся от возмущения Меннинг.
— Чего бы тебе, хозяин, не отъехать, скажем, во-он к той рощице? Там и травка, кажется, посвежее… Поели бы свежей травки, а, хозяин?! – Конь заржал, прядя ушами — всем своим видом он выражал бурное веселье.
«Издевается», – понял Меннинг, но на дороге оставаться не хотелось — еще переедут ночью телегой, он дернул коня за повод и повел его к роще.
— Давно бы так, а то молчи — ничего не говори, тупое животное. Ты ко мне по-человечески, а я к тебе по-нашему, по-лошадиному. Можешь, ведь, быть хорошим парнем, когда заставят.
Всадник в ответ промолчал, хотя на языке так и крутились самые разнообразные ругательства.
— Чего молчишь-то? Обиделся на меня, что ли? Зря ты это. Я, ведь, только стараюсь тебя убедить, что мы, лошади, тоже любим, когда с нами по-хорошему. А ты там раскричался, раскомандовался, понимаешь. Я хозяин, а ты моя собственность! Нельзя так, нехорошо… О, пришли. Да, вот тут травка сочная. О, отличная травка… Просто отличная. Попробуй. Не хочешь?! А что так?! – конь противно заржал, продолжая издеваться.
Альфред Меннинг спешился. Вглядываясь в оскаленную морду, он думал о том, как приедет в Танжер и продаст эту тупую скотину в ближайшую мясную лавку. Продаст за пару медяков, только чтобы его поскорее разделали, зажарили и подали на стол. То-то он заверещит не своим голосом, когда узнает, что его ожидает, то-то затараторит. Денег, конечно, жалко, но честь дороже. Негоже дворянину оставаться в долгу у какой-то там говорящей лошади.
— Чего это у тебя лицо такое зверское стало, ась?! – конь даже траву жевать перестал. – Ты что, задумал что-то нехорошее, а, хозяин?!
— Нет! – буркнул Меннинг и улегся в траву.
— А кто сумки с меня снимать будет?! Самому-то удобно, поди, а мне каково с сумками на горбу травку жевать?! – услышал он немедленно. – Что за эгоист, нет, вы только поглядите на него, и еще делает вид, что его это не касается.
— Ладно, – Альфред поднялся на ноги и принялся откручивать седельные сумки. Затем кинул поклажу в траву. – Так лучше?!
— Несомненно, – с достоинством заметил конь. – И нечего на меня так поглядывать исподлобья. У меня от таких взглядов мурашки по шкуре. Будешь так на меня смотреть — сбегу от тебя и все дела. Меня к себе любой рад будет принять, потому что я экземпляр уникальный.
Ознакомительная версия.
