Это был сигнал. Сейчас Дядя Людоед должен был улыбнуться, подивившись наивности тупого жаргонавта, и поведать мне свои тайны. «Конечно, – сказал бы он, – мы вооружены до зубов. Ты правда думаешь, что мы одолели такой путь и встретились лицом к лицу с великим неведомым, не имея способов защиты? Наконец я могу открыть тебе, что броня и вооружение составляют более половины массы корабля…»
Это и был сигнал.
– Нет, – подтвердил он. – Победить мы не можем.
– Значит, нам остается сидеть сложа руки и ждать смерти в ближайшие… шестьдесят восемь минут.
Сарасти покачал головой:
– Нет.
– Но… – начал я и тут же оборвал фразу.
Мы же под завязку наполнили емкости с антивеществом! «Тезей» не имел на борту оружия, а сам был оружием. И ближайшие шестьдесят восемь минут мы действительно будем сидеть сложа руки, ожидая смерти. Но, погибнув, заберем «Роршах» с собой.
Сарасти ничего не сказал. Мне стало интересно: что он видит, когда смотрит на меня? Есть ли вообще внутри этого черепа личность по имени Юкка Сарасти, и не проистекают ли его озарения – всегда обгоняющие наши на десять шагов – не столько из недосягаемых аналитических способностей, сколько из затрепанной максимы «рыбак рыбака видит издалека»?
«Чью сторону, – подумал я, – принял бы зомби?»
– Вам, Китон, и без того есть о чем волноваться, – заметил вампир.
Он подвинулся ко мне. Клянусь, измученные лица провожали его взглядами! Мгновение Сарасти рассматривал меня, вокруг его глаз пролегли морщинки. Может, какой-то бессмысленный алгоритм обрабатывал входящие данные, соотносил краниометрические показатели и движения мимических мышц, сдавал результат подпрограмме вывода, осознавая себя не больше чем статистический график? Или в лице твари передо мной было не больше смысла, чем во всех других лицах, неслышно вопящих ей вслед?
– Сьюзен вас боится? – спросил упырь.
– Сью… с какой стати?
– В ее голове обитают четыре сознания. Она в четыре раза разумнее вас. Не представляете ли вы для нее угрозы?
– Нет, конечно.
– Тогда почему вы считаете угрозой меня?
Внезапно мне стало наплевать, и я рассмеялся в голос. Мне нечего было терять, кроме нескольких минут жизни.
– Почему? Может, потому, что ты – мой естественный враг, урод? Или потому, что я тебя знаю, и ты не можешь даже глянуть на любого из нас, не выпустив когти? Может, потому, что ты едва не оторвал мне руку на хрен и набросился на меня без всякой причины?
– Я могу представить, на что это будет похоже, – тихо проговорил он. – Пожалуйста, не заставляй меня повторять.
Я мгновенно заткнулся.
– Знаю, твое и мое племя никогда не жили мирно, – в его голосе сквозила ледяная усмешка, которой не было на губах. – Но я делаю лишь то, на что вы меня толкаете. Вы рационализируете, Китон, защищаетесь и отвергаете неудобные истины, а если не можете отвергнуть с ходу – низводите до пустяка. Вам вечно недостает доказательств! Вы слышите о холокосте – и прогоняете эту мысль из головы. Вы видите свидетельства геноцида, но настаиваете, что все не так плохо. Температура растет, ледники тают, вымирают виды, а вы вините солнечные пятна и вулканы. Все вы такие, но ты – хуже всех! Ты и твоя «китайская комната». Ты превратил непонимание в науку, ты отвергаешь истину, даже не зная, что это такое.
– Моя «комната» неплохо мне послужила, – я изумился, с какой легкостью отправил всю свою жизнь в прошедшее время.
– Да, если твоя цель – лишь переводить. Но тебе придется убеждать и верить.
В подтексте сказанного крылось такое, на что я не смел надеяться.
– Что ты хочешь сказать?
– Нельзя позволить правде просачиваться по капле, нельзя дать вам шансы укрепить дамбы и выставить рационализации. Преграды должны рухнуть, и вас должно захлестнуть. Снести! Невозможно отрицать геноцид, сидя по горло в океане расчлененных тел.
Все это время он играл со мной, подготавливал и выворачивал мою топологию наизнанку.
Я чувствовал – что-то происходит, но не понимал, что именно.
– Я бы все понял, – промямлил я, – если бы ты не заставил меня вмешаться.
– Мог бы прямо с меня считать.
– Вот почему ты… – Я покачал головой. – Я думал, потому что мы – мясо.
– И поэтому тоже, – признал Сарасти и посмотрел мне прямо в лицо.
В первый раз я столкнулся с ним взглядом и испытал шок узнавания.
До сих пор гадаю, почему не заметил этого раньше. Все эти годы я хранил в памяти мысли и чувства другого, юного человека; остатки мальчишки, которого родители вырезали у меня из-под черепа, чтобы освободить место для нового Сири. Он был настоящий, его мир был живым! Я мог проигрывать для себя воспоминания той, другой личности, но в рамках собственной почти ничего не чувствовал.
Наверное, сомнамбулизм – не слишком плохое слово для этого.
– Хочешь, я расскажу тебе вампирскую сказку? – спросил Сарасти.
– У вампиров бывают сказки?
Он принял это за согласие.
– Лазеру поручают найти темноту. Он живет в комнате без дверей, без окон, без других источников света и думает, что выполнить задание легко. Но куда бы ни повернулся, лазер видит свет: каждая стена, каждый предмет обстановки оказываются ярко освещены. В конце концов он приходит к выводу, что темноты нет, и свет есть повсюду.
– И что ты имеешь в виду?
– Аманда не готовит мятеж.
– Что? Ты знаешь о…
– Даже не думает. Спроси ее, если хочешь.
– Нет… я…
– Ты ценишь объективность.
Ответ был так очевиден, что я не счел нужным его озвучить. Вампир все равно кивнул.
– Синтету непозволительно иметь собственное мнение. Так что, если оно у тебя появилось – значит, оно чужое. Команда тебя презирает. Аманда хочет отстранить меня от командования. Половина из нас – ты. Полагаю, это называется «проекция». Хотя, – он склонил голову к плечу, – в последнее время ты исправился. Пойдем!
– Куда?
– В ангар. Пора выполнить свое задание.
– Мое…
– Выжить и засвидетельствовать.
– Робот…
– Может передать данные – если ему не выжжет память, прежде чем он покинет систему. Робот никого не в силах убедить, пробиться сквозь рационализации и отрицание очевидного. Робот не может достучаться, а вампиры… – он запнулся, – нелучшие ораторы.
Этим словам полагалось вызвать мелочную эгоистичную радость.
– Все ложится на мои плечи, – сказал я. – Вот что ты хочешь сказать. Я – убогий стенографист, но все предстоит сделать мне.
– Да. Прости меня за это!
– Простить тебя?
Сарасти взмахнул рукой, и лица сгинули, осталось лишь два.
– Ибо не ведаю, что творю.
* * *
Новости расцвели в КонСенсусе за несколько секунд до того, как Бейтс их огласила: тринадцать скиммеров не показались из-за Большого Бена по графику. Шестнадцать. Двадцать восемь… Отсчет пошел.
